4.2 Люфтваффе наносят таранный удар - часть 2

Согласно информации, приведенной в отчете люфтваффе «Воздушная война на Востоке», в ходе первого налета «с высот 2000-4000 м и при хорошей видимости на город было сброшено 104 т осколочных бомб и 46 000 зажигательных бомб, что вызвало большие пожары. Несмотря на весьма сильный и меткий огонь зениток и противодействие нескольких ночных истребителей, в ходе этого налета был потерян всего один самолет»[35] (На самом деле, как мы увидим дальше, немецкие потери оказались более существенными.)

Для давно готовой к бою столичной ПВО такой массированный налет все равно оказался в определенной степени неожиданным. В 22 ч 29 мин прожектористы подполковника Б.В. Сарбунова осветили первую цель. Вспоминает Ф.И. Мещанов начальник прожекторной станции 1-го прожекторного полка: «Мы были подавлены: немцы подошли, на Москву падают бомбы, а в пригородах много деревянных домов и, естественно, начались пожары. Мои бойцы все были москвичи, я стоял в стороне, а они смотрели на пожар, как они переживали! Слезы текли буквально. Потом это прошло, только первое время такое острое восприятие. Я стоял в зоне световых прожекторных полей, и честно тебе скажу, мы еще не были готовы к такому повороту, мы только выдвигались на свои позиции и я бы мог поймать самолет лучом и вести его, но они все пролетали севернее либо южнее».[36]

Поднялись в воздух и находились в зонах ожидания ночные истребители. В эту ночь они произвели 173 (по другим данным 178) самолето-вылета. Им удалось расстроить боевой порядок противника, помешать прицельному бомбометанию. Но отдельные вражеские машины прорвались к своим целям. Так, некоторые экипажи II/KG55 достаточно точно поразили Кремль.

Известный летчик-испытатель М.Л. Галлай, участвовавший в отражении первого воздушного удара, вспоминал: «Он очень нахально – не подберу другого слова – летал в эту ночь, наш противник! Гитлеровские бомбардировщики ходили на малых высотах – два, три, от силы четыре километра, – будто и мысли не допускали о возможности активного сопротивления с нашей стороны. Через несколько дней выяснилось, что так оно и было. Пленные летчики со сбитых немецких самолетов рассказывали, что по данным их разведки, с которыми их ознакомили перед вылетом, сколь-нибудь серьезную систему ПВО и, в частности, организованную ночную истребительную авиацию, они над Москвой встретить были не должны»[37]

Не должны были, но встретили! Не всегда умелые, но самоотверженные действия истребителей, зенитчиков, прожектористов, аэростатчиков, воинов службы ВНОС сорвали гитлеровский план разрушения Москвы. По неприятельским самолетам было выпущено 16 тыс. снарядов среднего и 13 тыс. малого калибра, а также 130 тыс. пулеметных патронов. Советское командование сообщило об уничтожении 22 немецких бомбардировщиков, из которых 12 – на счету истребителей. «В условиях ночного налета эти потери со стороны противника надо признать весьма большими, – говорилось в сводке Совинформбюро. – Рассеянные и деморализованные действиями нашей ночной истребительной авиации и огнем наших зенитных орудий немецкие самолеты большую часть бомб сбросили в леса и на поля на подступах к Москве. Ни один из военных объектов, а также ни один из объектов городского хозяйства не пострадал»[38].

Последняя фраза сводки должна была вселить в воинов и гражданское население оптимизм, но, к сожалению, не соответствовала действительности. Утром начальник Управления НКВД по Москве и Московской области ст. майор госбезопасности М.И. Журавлев доложил наркому внутренних дел СССР Л.П. Берия предварительные данные о потерях и разрушениях. В результате первого налета пострадало 792 человека, 130 из которых погибли. В городе возникли 1166 возгораний и очагов пожаров, причем 36 раз случались возгорания на военных объектах, а 8 – на железнодорожном транспорте. Огонь охватил постройки и вагоны на товарной станции Белорусская, военные склады на Волочаевской улице, хлебозавод и пакгаузы на Грузинском валу, ряд других небольших фабрик, заводов и жилых построек, а в Трубниковском переулке загорелось практически одновременно несколько рядом стоящих домов. К 9 ч утра 22 июля все пожары удалось локализовать. Наибольшие разрушения были зафиксированы на платформе Подмосковная, где бомбардировкой сильно повредило 100 м железнодорожного полотна, уничтожило 19 груженых вагонов, вывело из строя электросеть и телефонную станцию[39].

Как писал зам. начальника Управления пожарной охраны Москвы М.Т. Павлов, большинство бомб разорвалось в Краснопресненском и Ленинградском районах. Находясь в ночь на 22 июля в районе подмосковного села Хорошёва, к северо-западу от столицы, Павлов наблюдал как, чередуя сброс фугасных и зажигательных боеприпасов, противник стремился разрушить находящиеся там военные объекты. По мнению одного из главных столичных огнеборцев, здесь в первый и последний раз за время налетов на Москву «юнкерсы» переходили в пикирование и обстреливали из пулеметов бойцов 27-й команды пожарной охраны – два пожарных погибли. Несколько человек этого подразделения получили ранения и тяжелые контузии, сброшенные взрывной волной с крыши[40].

Не имея опыта борьбы ночью, воины ПВО столицы допустили немало промахов, что снизило результативность их действий. В частности, истребители недостаточно решительно преследовали уходящего противника, излишне задерживались в зоне ожидания, медленно осуществляли поиск, позволяя противнику поспешно избавиться от бомбового груза и скрыться. Да и сам перехват врага из зон патрулирования был связан с большим расходом сил и средств, без радионаведения не давал положительных результатов. Как правило, летчики открывали огонь с дистанций 400 – 500 м, где он оказывался малоэффективным, особенно из пулеметов ШКАС[41].

Одним из тех, кто встретил врага в московском небе, был многоопытный капитан Н.И. Пилюгин. В эту ночь И-16 комэска 27-го иап находился, согласно полученному заданию, рядом со световым прожекторным полем. В хронике войск ПВО можно прочитать: «При подлете к назначенной зоне его самолет несколько раз освещался зенитными прожекторами. Патрулируя в зоне ожидания светового прожекторного поля на высоте 4000 м, капитан Пилюгин заметил немецкий самолет Ju 88, освещенный прожекторами световой зоны зенитной артиллерии и обстреливаемый ее огнем. Стремясь уничтожить немецкий самолет, Пилюгин оставил назначенную ему зону ожидания и полетел в зону зенитного огня на навстречу противника. Сблизившись до дальности 800 м, капитан Пилюгин выпустил имевшиеся на самолете реактивные снаряды и открыл огонь из пулеметов. Экипаж Ju 88, заметив огненные трассы, открыл по нему ответный огонь. При второй атаке, капитан Пилюгин, не рассчитав собственную скорость, проскочил самолет противника, а при третьей атаке пулеметы на И-16 отказали. Летчик отстал от противника и начал перезаряжать пулеметы, но в это время был освещен зенитными прожекторами и обстрелян прицельным огнем самолета противника. Резкими маневрами капитан Пилюгин вышел из лучей прожекторов и начал заход для четвертой атаки. В это время он заметил, что “юнкерс” атакуется еще одним нашим истребителем…»[42].

Если верить показаниям взятых в плен летчиков и германским документам, то первая атака Москвы стоила люфтваффе шести – семи самолетов, потерянных по разным причинам, включая разбившиеся или серьезно поврежденные при вынужденных посадках уже на своей территории. Среди отличившихся советских летчиков командование отметило ст. лейтенанта И.Д. Чулкова из 41-го иап ВВС МВО, упомянутого в оперативной сводке № 01 штаба 6-го ак. Впервые взлетев ночью на МиГ-3, он в 2 ч 10 мин 22 июля около Истры сбил бомбардировщик «хейнкель». Наутро обломки этой машины обнаружили командиры штаба корпуса в районе Подсолнечной. Начав войну на границе, Чулков уже успел одержать четыре победы над Белоруссией. С большой вероятностью другой Не 111 сбил ст. лейтенант Н.Г. Кухаренко из 11-го иап – враг рухнул у поселка Голицыно, Белорусской дороги.

Первым погибшим той ночью был экипаж командира 4./KG55 обер-лейтенанта О.-Б. Хармса (О.-B. Harms), который вел группу из 35 машин из Борисова через Козловичи, Красное, Дорогобуж, обходя Вязьму с юга. Именно его “хейнкель” атаковало над поселком Дорохово звено капитана К.Н. Титенков (ведомые лейтенант В.Д. Лапочкин и мл. лейтенант В.В. Бокач); немецкая машина упала у Рузы. Можно добавить весьма мистический факт: накануне вылета Хармс, принявший участие в Гражданской войне в Испании в составе «Легиона Кондор» и совершивший около 80 боевых вылетов с начала Второй мировой, написал прощальное письмо и просил командира группы отправить родным в случае его гибели, но майор Э. Кюль (Е. Kuhl) не понял его пессимистического настроения; «Немецким крестом в золоте» летчика наградили посмертно[43].

 В очерке М.Л. Галлая «Первый бой мы выиграли» в подробностях рассказано, как советские летчики отражали первый налет люфтваффе, как он сам несколько раз обстрелял «дорнье», после чего противник с резким креном вывалился из лучей прожекторов и устремился к земле. На основе советских и немецких архивных документов удалось уточнить, чем закончился тот бой. Подбитый огнем «мига» немецкий бомбардировщик ушел достаточно далеко, но все же совершил ранним утром вынужденную посадку между Витебском и Смоленском в расположении советских войск.

Попавший в плен летчик лейтенант К. Кун (К. Kuhn) сделал все возможное, чтобы скрыть содержание выполнявшегося им задания, связанного с бомбардировкой Москвы. Мол, несмотря на то, что он на фронте с 5 июля, совершил лишь первый боевой вылет, якобы, никаких бомб на борту не было – в задачу экипажа входила только разведка. Кун также заявил, будто в их отряде настолько все засекречено, что он не знает даже, кто командует группой. А по данным генерал-квартирмейстера люфтваффе, при атаке Москвы у Dо 17Z (№ 3367) Куна был подбит мотор, и из полета самолет не вернулся. Машина (с кодом 5К+ЕТ) принадлежала отряду 9./KG3[44].

Вскоре после возвращения немецких самолетов начальник фотолаборатории 2-го авиакорпуса доложил своему непосредственному командиру генералу авиации Б. Лёрцеру (В. Loerzer), что атака символа большевистской власти – Кремля – окончилась неудачно. С этим не согласился командир авиагруппы II/KG55 53-летний подполковник Э. Кюль (E. Kuhl), который уверял свое командование, что, «контролируя работу экипажей, он снизился до высоты 1500 м и находился там, над центром русской столицы, пока не начало светать», «с территории Кремля стреляли только “Rote Maus” – “Красные мыши” (так немцы называли 4-ствольные зенитные пулеметные установки. – Прим. авт.) и что 15 фугасных бомб и сотни зажигательных «сброшены точно на русскую цитадель»[45].

Кюль во многом прав. Оказалось, что во время первого налета прикрытие центра города зенитной артиллерией было явно недостаточным. В соответствии с принятым у артиллеристов «графиком плотности огня зенитной артиллерии» наибольшая насыщенность, примерно 130 – 160 разрывов на 1 км пути бомбардировщика, создавалась в 15 км от Кремля. Над центром же эта величина равнялась 80 разрывам. (Советское командование быстро устранило недочет и за счет резервов и перегруппировки зениток добилось повышения плотности огня на наиболее угрожаемых направлениях до 150 – 220 разрывов, а над центром 240 разрывов.) Но в своем отчете Кюль не учел, что крепостные стены, построенные еще в XV в., очень прочные, а покрытые черепицей крыши не склонны загораться от попадания зажигательных бомб.

К тому же, далеко не все экипажи авиагруппы II/KG55 были столь точны и расчетливы, как он, участник еще Первой мировой (правда, в качестве артиллериста, а не летчика). Теперь известно, что на территорию Кремля упали три 50-кг авиабомбы, несколько зажигалок и одна осколочно-фугасная бомба SC 250 весом в четверть тонны. Последняя, попав в здание Большого Кремлевского дворца, пробила крышу и свод над Георгиевским залом, повредила пол, но, к счастью для нас, не взорвалась. Одна из относительно крупных зажигательных бомб, срикошетив от Кремлевской стены, упала в районе Комендантской башни, однако и в этом случае разлившаяся на площади около 60 м2 нефть не воспламенилась.  

Мирным жителям столицы эта ночь запомнилась навсегда: Вспоминает В.А.Титов «22 июля 1941 года. Двенадцать или час ночи. Во дворе дома было много народа и все в волнении. В воротах стоял военный, и я заметил недалеко от него машину с боеприпасами. Военный говорил, что если в машину попадет бомба, то все разнесет сильный взрыв. Мне было интересно посмотреть на Москву с крыши высокого дома, и я побежал на угол Большой Рогожской и Факельного переулка. С крыши четырехэтажного дома была видна вся панорама. В перекрестных лучах прожекторов были заметны отдельно летящие самолеты немцев, где-то виднелись разрывы и столбы дыма» [46].

Вторит ему Г.В. Тимофеев:

«Мы сидели на крыше. Немцы сбросили осветительные бомбы на парашютах и осветили всю Москву. Всё кругом видно было. Это было ярче чем сейчас даже при иллюминации. А их бомбардировщики шли на очень большой высоте – опускаться ниже они не могли. Такие маленькие, серебристые. Их прожектора тут же брали, так как прожекторов стояло очень много. По этим бомбардировщикам наши войска из зенитных орудий стреляли, но не доставали, т.к. самолеты, повторюсь, шли на очень большой высоте» [47]. Вот так запомнилась та ночь И.Б. Рязановой: «Фантастическое зрелище - ночной налет на город. Тишину нарушают свистки, крики с требованиями немедленно восстановить нарушившуюся где-то светомаскировку. Затем доносится гул моторов, выстрелы, далекие разрывы. Синие лучи прожекторов, пересекаясь, рыскают по черному небу, выхватывал аэростаты заграждения, похожие на всплывшие из городского моря подводные лодки, с натянутыми между ними сетями, чтобы самолеты не могли пикировать и прицельно сбрасывать бомбы. После войны на этих же аэростатах, наверное, поднимали флаги и портреты вождей в дни праздников и парадов» [48].

Осмотрев маскировку Кремля М.М. Лясникова и ее приятели по сигналу сирены спустились на станцию метро «Площадь Революции»: «Думаю, ну сейчас, как всегда, будет сирена, а через час-полтора — отбой. Если представляете себе метро «Площадь Революции», там негде сесть. Народу полно. Мы все были легко одеты: в платьях, дети в рубашонках, трусишках. На пол холодный не сядешь. Ходили долго. В 21—22.00, думала, что отпустят, но ничего подобного. В 23.00 тоже все еще нет отбоя тревоги! Все на рельсах сидели ледяных, а мы ходили, ноги уже отваливались. Устроились на эскалаторе, слышим, как бабахнуло! Нас согнали. Утром мы вышли и примерно в 50 метрах от двери гостиницы «Москва» увидели большущую воронку диаметром метров десять. Хорошо, что саму гостиницу не задело. В 15—20 метрах от нее троллейбус стоял с поднятыми рогами, весь засыпанный землей, но с целыми стеклами» [49].

Воздушная тревога в Москве была отменена в 3 ч 30 мин, когда уже светало. Вслед за этим воины начали выбирать аэростаты заграждения, завозить боеприпасы на артиллерийские батареи, приводить в порядок технику. Командирам истребительных полков надлежало принять самолеты, приземлившиеся ночью на других аэродромах, заправить их и привести в готовность для возможного вылета на перехват и уничтожение вражеских разведчиков. Впрочем, насколько известно, ни одного самолета противника атаковать утром или днем 22 июля не удалось.

Придавая защите столицы особое значение, нарком обороны И.В. Сталин в специальном распоряжении (приказ НКО № 0241 от 22 июля 1941 года) объявил благодарность участникам отражения налета. Это был первый с начала войны приказ Верховного Главнокомандующего о поощрении. Вслед за этим по представлению генерал-майора Громадина 81 защитник Москвы был отмечен государственными наградами, в том числе пятеро награждены орденами Ленина. Среди особо отличившихся, по мнению командования, три летчика и все из 11-го иап ПВО: К.Н. Титенков, С.С. Гошко (о его подвиге рассказывалось ранее) и П.А. Мазепин. Награждение орденами Ленина двух последних было прямо связано с созданием и успешной боевой работой группы майора Н.А. Олейниченко, базировавшейся на оперативных площадках Западного фронта. Гошко и Мазепин имели на своем счету по две победы. Последний после боя 4 июля сумел вывести из штопора подбитый Як-1 и посадил его в поле у Великих Лук, но от полученных в воздушном бою ран скончался в госпитале.

Вернемся в утреннюю Москву. Вряд ли в городе кто-либо спокойно провел эту ночь, не сразу ослабло напряжение и с рассветом. Многие командиры стремились «по горячим следам» разобраться в происходивших ночью боях. Один из них – майор М.Н. Якушин, который первым из советских летчиков сбил самолет противника в ночном бою около Мадрида в июле 1937 года и пользовался среди воинов 6-го ак непререкаемым авторитетом. Прилетев на аэродром Раменское, «Михаил Нестерович не стал вещать непререкаемые истины, – вспоминал М.Л. Галлай. – Он начал с обратного – стал расспрашивать нас… обо всем: удалось ли кому-нибудь из нас заметить самолет противника вне лучей прожекторов, как маневрируют немцы, чтобы уйти от нашего истребителя, сколько неиспользованных патронов остается у нас обычно после боя, – словом, обо всем[50].

При дальнейшем разборе прошедших боевых действий обнаружился ряд недостатков, которые требовалось как можно скорее устранить. Так, основная ошибка командования истребительной авиации состояла в том, что не было обеспечено патрулирование значительных сил сразу на нескольких эшелонах. Зенитная артиллерия «вела огонь слишком беспорядочно». При стрельбе прямой наводкой (с прицелом) большинство разрывов снарядов значительно отставали от курса полета вражеских бомбардировщиков. Огонь зениток создал сильную помеху работе своих истребителей, когда те были вызваны в центр города. Зенитные пулеметы вели бесцельную стрельбу по высоко летящим самолетам. Окаймив центр города лучами, прожектористы зачастую облегчали действия противника. Когда они, отслеживая полет бомбардировщиков, допускали снижение лучей до крыш высоких зданий, то освещали город лучше осветительных ракет, сбрасываемых немцами. Нередко свет прожекторов цепко фиксировал в небе свои истребители, даже И-16, силуэт которых был хорошо известен. Но главное упущение состояло в том, что в горячке боевых действий оказались забыты таблицы, коды и другие документы, регламентирующие организацию и принципы взаимодействия между различными родами войск ПВО.

Генерал А.А. Осипов, которого за два дня до налета назначили исполняющим обязанности начальника Главного управления ПВО, отметил серьезные недостатки в действиях войск, защищавших Москву. Он докладывал командующему МВО генералу П.А. Артемьеву, что данные с каждого из постов ВНОС о приближении неприятельских самолетов поступали с запаздыванием на 5 – 12 мин, в результате чего командование корпуса реагировало на обстановку, которая сложилась за 30 – 40 мин до этого. Прожектористы освещали одиночные, как правило, головные, самолеты, а многие другие беспрепятственно проникали к городу. «Малокалиберная зенитная артиллерия и зенитные пулеметы Центральной группы очень часто вели огонь по целям на недопустимо больших высотах и больших дистанциях, напрасно тратя снаряды», – отмечал Осипов, требуя впредь «не допускать позорного явления – массового обстрела своих самолетов зенитным огнем. За непринятие наземными частями ПВО к исполнению сигналов своих самолетов о прекращении освещения и прекращении огня наказывать, вплоть до предания суду военного трибунала…»[51].

____________________

[35] Der Luftkrieg in Osten 1941. - Bundesarchiv, BA/MA RL 2-IV 162

[36] https://iremember.ru/memoirs/zenitchiki/meschanov-fedor-ivanovich/

[37] Галлай М.Л. Первый бой мы выиграли / Избранное. Т. 2. М., 1990. С. 41.

[38] Сообщения Советского информбюро. М., 1944 г. С. 74.

[39] Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Кн. 1. М., 2000. Л. 397, 398.

[40] Москва военная. 1941 – 1945. Мемуары и архивные документы. М., 1995. С. 444.

[41] Панин М.П. Противовоздушная оборона г. Москвы (июнь 1941 – апрель 1942 г.) М., 1982. С. 22.

[42] Войска противовоздушной обороны страны в Великой Отечественной войне. Т. 1. М., 1954. С. 237.

[43] Dierich W. Kampfgeschwader 55 “Grif”. Stuttgart, 1975. S. 183.

[44] ЦАМО РФ. Ф. 35. Оп. 11280. Д. 51. Л. 77 – 83.

[45] Dierich W. Kampfgeschwader 55 “Grif”. Stuttgart, 1975. S. 183.

[46]  https://iremember.ru/memoirs/pulemetchiki/titov-viktor-aleksandrovich/

[47] https://iremember.ru/memoirs/tankisti/timofeev-georgiy-vasilevich/

[48] https://iremember.ru/memoirs/svyazisti/ryazanova-irina-borisovna/

[49] https://moscow.gmom.ru/videos

[50] Галлай М.Л. Первый бой мы выиграли / Избранное. Т. 2. М., 1990. С. 75.

[51] ЦАМО РФ. Ф. 135. Оп. 2891. Д. 11. Л. 125 – 129.