Глава V. Продолжение налетов в конце июля - августе 1941 года. 5.1 Советская столица под бомбами. Меч и щит (Д.Б. Хазанов)

Не добившись своих целей в ходе первого авиаудара по Москве, противник уже на следующую ночь (на 23 июля) несколько видоизменил тактику подхода к зоне огня зенитной артиллерии. Налет, в котором по разным немецким оценкам участвовало 115 – 125 самолетов (возможно, первая цифра означает количество дошедших до города бомбардировщиков, вторая – количество вылетевших машин), совершался 13 эшелонами с интервалами по времени 10 – 15 мин. Приближаясь к световым прожекторным полям, немецкие самолеты примерно вдвое увеличили высоту, набрав до 7000 м, чтобы избежать освещения прожекторами. Входя в зону огня наших зениток с различных направлений, главным образом с западного и юго-западного, поодиночке, они вновь подверглись мощным обстрелам. На этот раз бомбардировщики не шли «напролом», а попав под сильный обстрел, временно возвращались, стремились прорваться к городу с иного направления, упорно искали слабые места в нашей обороне. Для лучшего поражения наиболее важных объектов первая группа самолетов сбрасывала осветительные ракеты и зажигательные бомбы, а по вызванным пожарам действовали последующие подразделения.

Взлетевшие с наступлением темноты истребители ПВО выполнили за сутки 305 самолето-вылетов. Следовательно, соотношение между количеством поднятых в воздух истребителей ПВО и вражескими бомбардировщиками изменилось в пользу первых. Поскольку далеко не все советские летчики могли действовать ночью, нагрузка на опытные кадры теперь сильно возросла, отдельные авиаторы до трех раз поднимались в небо. Подтвердилась информация, что противник в ту ночь действовал мелкими подразделениями или одиночными самолетами. По нашим данным, части 6-го авиакорпуса имели 28 встреч с врагом, провели 13 боев, в которых сбили 6 неприятельских самолетов (из них 4 ночью в световых прожекторных полях). В итоговой сводке Генерального штаба говорилось об уничтожении 13 немецких самолетов, два из которых разбились после ударов о тросы аэростатов заграждения[52].

Как следовало из отчетов МПВО, в ту ночь погибло (как никогда ранее и позже) много москвичей – 160 чел., еще 523 получили ранения или увечья. Хотя общее количество пострадавших объектов городского хозяйства несколько сократилось, число полностью разрушенных строений оказалось заметно большим, чем накануне: сгорели, в частности, 4 небольших предприятия (46 пострадали от огня), склады и трамвайная станция в Ленинградском районе, склад стройматериалов Мосстроя, гараж Горздравстроя и 13 жилых домов, а 15 домов рухнули после прямых попаданий фугасных авиабомб. Серьезно пострадали фабрика им. Свердлова, Пресненский машиностроительный завод, больница им. Боткина и Кремлевская больница, здание ГУМа и др.

Сильные пожары начались на складах Бирюлевской (сгорело до 2 т пшеницы из госрезерва) и Волочаевской (погибло не менее 15 вагонов сахара) баз. Прямым попаданием одной из бомб пробило перекрытие тоннеля на перегоне между станциями метро «Смоленская» – «Арбатская», погибло 14 чел. и до 20 получили ранения. Другая попала в эстакадную часть метромоста, повредив путь, мост дал трещину, никто из людей не пострадал. Падение фугасной бомбы вблизи станции «Арбатская» в районе рынка привело к панике: на лестнице было насмерть задавлено 46 чел. Отбой воздушной тревоги был дан в 2 ч 41 мин[53].

Днем 23 июля плохая погода помешала вылетам самолетов 2-го ВФ. В ночь на 24-е во многом повторилась обстановка предыдущей. При выполнении 182 самолето-вылетов летчики 6-го ак сблизились на дистанцию огня с 18 неприятельскими самолетами, а при проведении 13 ночных боев доложили об одной победе. При этом не вернулись лейтенанты Б.А. Васильев из 11-го иап и В.И. Цимбал из 34-го иап (к счастью, оба потом нашлись целыми и невредимыми), лейтенант В.В. Шашкин (27-й иап) и капитан М.М. Найденко (34-й иап) выпрыгнули с парашютами, израсходовав все горючее. Сильная облачность (8 – 9 баллов на высотах от 2000 м) не позволила прожекторам освещать цели.

Люфтваффе снова не оставляли своим вниманием район Арбата – именно в ночь на 24 июля бомба SС 500 разрушила здание театра им. Вахтангова, пострадали и соседние дома. Также в этом налете противник сбрасывал крупные фугасные бомбы с замедлением (LZZ), которые первое время создавали серьезные проблемы при их обезвреживании бойцам формирований МПВО[54].

Констатируя, что неприятель резко снизил интенсивность налетов на столицу, начальник штаба корпуса полковник И.И. Комаров отметил: «Противник слабо улавливался. Встреч [истребителей с вражескими бомбардировщиками] мало… Только подход к цели противник производил концентрированно, затем действовали мелкие группы. Надо усилить освещение целей над центром Москвы»[55].

В докладе Комаров посчитал действия зенитчиков неэффективными, а штаб 1-го корпуса, наоборот, полагал, будто «особенный успех имел заградительный огонь зенитной артиллерии, так как несмотря на сильную облачность, к городу прорвались лишь небольшие группы [вражеских бомбардировщиков]»[56].

Уже после выполнения трех массированных рейдов на советскую столицу, германское командование поняло: требование фюрера «стереть с лица земли» Москву не выполнено и вряд ли будет выполнено в ближайшее время. Генерал-фельдмаршал А. Кессельринг, посетивший вечером 24 июля командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ф. фон Бока, посетовал, что «не в состоянии проводить эффективное воздушное наступление на Москву с тех авиационных баз, которые находятся сейчас в его распоряжении»[57]. Действительно, аэродром в Тересполе отделяло от Москвы около 1000 км, а с учетом курса, проложенного вдоль дорог, разворота над целью после бомбометания, уклонения от атак истребителя, дальность полета получалась в пределах 2250 – 2400 км. Еще большее расстояние разделяло советскую столицу и Кенигсберг – более 1100 км. Главной базой 2-го авиакорпуса для рейдов на Москву стал аэроузел в Борисове (650 км по прямой).

Однако несмотря ни на что, налеты продолжались. В оперсводке № 6 штаба МПВО Москвы указано: «В 17 ч 25 мин 25 июля на большой высоте к городу проникли два самолета, беспорядочно сбросившие бомбы, 22 фугасных и 7 зажигательных. Бомбометание создало небольшие повреждения, в том числе частично разрушена платформа и железнодорожные пути станции Москва-Сортировочная, сгорел полностью небольшой толевый склад и частично барак ЦИАМ. Пострадали 39 чел., в том числе 13 погибли. Сигнал ВТ [воздушной тревоги] прозвучал через 20 мин после бомбардировки, население не смогло своевременно укрыться в убежищах, в результате чего много людей пострадало»[58].

Обращает внимание время вражеского налета – в половине шестого в Москве в июле светло, ярко, если не мешают облака, светит солнце. Действительно, это был первый и единственный за летний период дневной налет люфтваффе – его осуществили, по немецким данным, пять – шесть Ju 88 из 7./KG77, возглавляемые капитаном Р. Зидшлагом (R. Siedschlag). Стартовав с восточно-прусского аэродрома Нойхаузен, расположенного недалеко от Кенигсберга, они еще до захода солнца благополучно вернулись, несмотря на серьезные повреждения, полученные двумя машинами в воздушных боях.

Эти повреждения стали следствием схватки с летчиками 120-го иап. Звено мл. лейтенанта А.Ф. Шевчука, патрулировавшее северо-западнее Москвы, встретило у Ржева четверку самолетов, опознанных летчиками и постами ВНОС как Не 111, а в действительности это были, как уже говорилось, Ju 88. Наши авиаторы достаточно долго преследовали противника, который решил не отрываться на максимальной скорости. После того как ведущий немецкого подразделения «притормозил», стрелки открыли групповой ответный огонь. Хотя бомбардировщики получили повреждения, им удалось зажечь «чайку» мл. лейтенанта Н.Н. Штучкина, который воспользовался парашютом, а Шевчук приземлил машину с 30 пулевыми пробоинами – к счастью, не пострадали жизненно важные части полутороплана.  

В тот вечер Штучкин впервые вступил в бой. Он вспоминал, как приблизился к строю вражеских самолетов: «Пора открывать огонь. Далековато, конечно, но терпения больше нет. Бью по правой, ближайшей ко мне машине. В кабине душно и жарко. Запах гари ударяет в лицо, но “хейнкель” не падает. Идет, как ни в чем не бывало. Надо подойти еще ближе, однако сектор газа давно уже подвинут до упора вперед. Внезапно мотор начинает давать перебои. Секунды – машина как в лихорадке. Справа по боковому капоту мотора летят какие-то хлопья. Его передняя половина вместо зеленой почему-то становится черной. Чернота быстро бежит прямо к кабине. Понял наконец: это сгорает краска. В ту же секунду из-под приборной доски вырвались искры, пламя лизнуло колени, правую руку. Горю!»[59].

Но именно днем 25 июля наши летчики добились наибольших успехов в борьбе с неприятельскими разведчиками: из трех вылетевших Ju 88, принадлежавших 122-й разведывательной группе, два были сбиты около Истры. Один самолет (с кодом F6+A0) упал и разбился, a другой (F6+AK) совершил жесткую вынужденную посадку на поляну в лесу. Его продемонстрировали аккредитованным в столице иностранным корреспондентам, доставив почти к месту падения на автобусе, и через пять дней установили на площади Свердлова, чтобы москвичи со всех сторон могли разглядеть поверженного врага. На двойную победу претендовали летчики 41-го иап ст. лейтенант Кузьменко (вероятно, правильно – И.Т. Кузьмичев) и мл. лейтенант Михайлов, а также 11-го иап капитан П.Т. Логинов и лейтенант Б.А. Васильев.

О бомбардировке столицы следующей ночью докладывал начальник штаба зоны ПВО МВО полковник А.В. Герасимов:

«Отдельные прорвавшиеся самолеты сбросили 13 фугасных и 150 зажигательных бомб. Нанесен следующий ущерб:

1. Разрушена небольшая обувная фабрика, частично повреждены завод «Динамо», подсобные помещения заводов № 239, 93 и рембаза НКО.
2. Полностью разрушено 9 и частично 10 жилых домов.
3. Пожары в 13 жилых домах.
4. Пострадало 325 человек, из которых 31 человек погиб»[60].

События, произошедшие поздним вечером 26 июля, развивались по необычному сценарию. Небольшие подразделения бомбардировщиков (по нашим данным, действовали почти исключительно Ju 88 из KG3), проникавшие к городу с разных сторон через мощный заслон зенитного огня и истребителей, сконцентрировав почти все удары по целям в Пролетарском районе столицы. Особо сильной бомбардировке подвергся завод им. Сталина; среди примерно 20 погибших были три бойца истребительного батальона Москвы: Фунтяев, Малков и Смирнов. Кроме того, неприятель целенаправленно бомбил заводы «Динамо» им. Кирова и Мотозавод, южную гавань в Кожухово, серьезно пострадала высоковольтная сеть.

В ночь на 29 июля бомбардировки города продолжились, но основные усилия немецкой авиации были сосредоточены на атаках аэродромов Люберцы и Раменское; неприятеля беспокоила высокая активность советских истребителей. О результатах налетов можно судить по следующим цифрам: 27 июля 6-й ак выполнил 489 самолето-вылетов, из которых четверть ночью, на следующие сутки – 428 вылетов, 29-го 503, включая 131 ночью[61]. Следовательно, подавить наши истребители, вымотать летчиков противнику не удалось. Немцы много бомбили тогда склады в районе Томилина, где на их картах значилась крупная нефтебаза, которой в действительности не существовало – это был ложный объект...

Советское командование со дня на день ожидало серии налетов на наши авиазаводы. Генерал А.А. Осипов сообщил заместителю наркома авиапромышленности П.В. Дементьеву об обнаружении немецкой карты столицы с нанесенными на нее предприятиями, причем указывались не только крупные и хорошо известные заводы, как № 1 им. Авиахима, № 24 им. М.В. Фрунзе или № 22 им. С.П. Горбунова, но также вспомогательные предприятия: № 20, 32, 33, опытный завод ЦАГИ. «Прошу срочно усилить маскировку [указанных] объектов», – писал и.о. начальника Главного управления ПВО[62].

Как теперь известно, не являлось секретом для противника расположение практически всех заводов НКАП в городе. Например, он собирался бомбить завод № 487 им. Коммунистической партии Германии около станции Товарная-Бутырская, который перед войной с выпуска полиграфического оборудования перешел на производство кассет для авиабомб, башен тяжелых самолетов, лафетов для авиапушек…

Однако этих налетов не последовало. Постепенно количество участвовавших в налетах на Москву бомбардировщиков сократилось, вылеты с участием 30 – 50 самолетов перемежались с действиями малых подразделений. Первыми перестали выполнять эти задачи части, вооруженные устаревшими самолетами Do 17Z. Вечером 25 июля эскадра KG4 готовилась к очередному вылету на Москву, но поступил приказ заменить фугасные бомбы в бомбоотсеках на мины и «атаковать советские морские силы в фарватере острова Эзель»[63]. До середины октября экипажи этого соединения в небе советской столицы не появлялись. Из журнала боевых действий эскадры KG53 следовало, что I авиагруппа 28 июля участвовала в последнем групповом ночном рейде, после чего бомбила железнодорожные вокзалы Брянска (ночью), Рогачева (днем), Орла (ночью), Вязьмы (днем)…[64]

В журнале боевых действий KGr100 указывается: авиагруппа до конца месяца выполнила четыре групповых рейда на Москву, после чего собиралась покинуть Тересполь и вернуться во Францию. Однако обстановка на Восточном фронте складывалась для немцев весьма напряжённо, стало ясно, что ожидать скорого окончания войны с русскими не следует, и было принято решение оставить в Советском Союзе всю недавно переброшенную сюда с Запада бомбардировочную авиацию. К 1 августа, когда группа перебазировалась из Тересполя (Брест) в Бобруйск, в строю имелось 14 машин (9 боеготовых), за последнюю декаду июля противник списал по разным причинам три Не 111Н. Немцы, вспоминая о том периоде, делали акцент на боевую работу без надлежащего наземного обеспечения, что негативно, мол, сказалось на боеготовности группы, лишь вскользь упоминая сильную советскую ПВО; думается, большинство потерь и повреждений были все же связаны с огнем истребителей и зениток в районе Москвы. С августа главной задачей KGr100 стало оказание непосредственной поддержки наземным войскам[65].

Несмотря на недостатки в действиях советской ПВО, приятной прогулки в небе Москвы у асов люфтваффе явно не получилось. В настроении экипажей, которые летали на советскую столицу в конце июля, уже не было эйфории, наблюдавшейся неделю назад. Желая поднять моральный дух личного состава частей 2-го воздушного флота командование люфтваффе активно пропагандировало успешные и самоотверженные действия. Таким примером стала благополучная посадка рано утром 26 июля 1941 года Ju 88А-5 (№ 884406) из II/KG3 на аэродром Орша-южный.

Казалось, что после попадания зенитного снаряда, бомбардировщик невозможно удержать в воздухе. Подбитую машину с парашютами покинули командир – штурман обер-лейтенант Р. Гуль (R. Guhl) и радист, но оба погибли. Тогда пилот обер-фельдфебель В. Бендер (W. Bender), несмотря на серьезное ранение плеча, сумел справиться с управлением и, преодолев немалое расстояние, спас не только жизни свою и стрелка, но и самолет. Командир 3-й бомбардировочной эскадры полковник В. фон Шамье-Гличински (W. von Chamier-Gliszinski) вручил летчику «Рыцарский крест», приехав в госпиталь. Насколько известно, это был единственный случай награждения пилота столь высокой наградой за участие в бомбардировках Москвы (обычно летчиков и штурманов отмечали за выполнение определенного количества боевых вылетов).

В ночь на 27 июля немцы применили тяжелые авиабомбы SD 1000, в частности, по два таких огнеприпаса загрузили в «хейнкели» из 2./KG28. Поскольку бензобаки были полностью заправлены, перегруженные бомбардировщики взлетали с трудом, но без каких-либо происшествий. «Все мы с облегчением вздохнули, когда тяжелые машины оторвались от земли, – вспоминал фельдфебель Л. Хавигхорст. – К Москве самолеты подлетали по дуге с юга, а когда находились над целью вниз полетали “тяжелые чемоданы”. Они попали, в частности, в один из больших вокзалов и на площадь за ним. Из ангаров вверх взмыло пламя с яркими белыми языками, почти дотянувшись до нашего экипажа. Ни одного русского ночного истребителя мы не встретили, но сильный зенитный огонь сопровождал нас при выполнении этого задания»[66].

«Большим вокзалом» оказалась станция Угрешская Окружной железной дороги в Таганском районе. Тяжелая бомба, сброшенная Хавигхорстом, вероятно попала в завод № 93 наркомата химической промышленности, известный также как «кислотный» или «хлорный». Немцы также добились попаданий в находящийся поблизости завод «Динамо» им. Кирова – одно из крупнейших и старейших электромеханических предприятий страны. По данным штаба МПВО, прорвавшиеся к городу в ту ночь вражеские самолеты сбросили 13 фугасных и 150 зажигательных бомб. Разрушена обувная фабрика, частично повреждены помещения завода 239 – Московский тормозной завод им. Кагановича на Лесной, выпускавший перед войной оборудование для метрополитена (кроме уже упомянутых заводов «Динамо» и № 93), ремонтная база НКО № 1, повреждено также 10 жилых домов; 294 чел. ранено, 31 убит. Отбой воздушной тревоги прозвучал в 2 ч. 54 мин.[67]. Сохранилась целая серия фотографий этого налета, сделанных американской фотокорреспонденткой Маргарет Борк-Уайт, находившейся в тот момент в Москве.

Отчаянное сопротивление советских войск и перенос направления главного удара вермахта на Ленинград и Киев вынудили группу армий «Центр» 30 июля временно перейти к обороне. Верховное командование Германии, как свидетельствует директива № 34, отказалось от планов захвата Москвы с ходу. Воздушное наступление на столицу было решено продолжить преимущественно мелкими подразделениями и одиночными самолетами. Однако теперь стало еще заметнее, что на первое место выдвинулась задача бомбардировки позиций и рубежей обороны Красной Армии, а действия по тыловым объектам – крупным промышленным центрам, железнодорожным узлам, станциям, аэродромам – для люфтваффе отошли на второй план.

Налет в ночь на 31 июля можно считать одновременно и типичным, и нетипичным. Типичным, потому что в нем участвовали самолеты одного отряда (7 – 10 машин), а нетипичным из-за выбранного маршрута: немецкие самолеты заходили на Москву с северо-востока, тогда как прежде – с секторов от северо-западного до юго-западного, а возвращались домой по одному. Ни прожектористы, ни поднятые по тревоге 23 истребителя не смогли по-настоящему помешать неприятелю. В ночном бою был подожжен Як-1 лейтенанта И.Н. Калабушкина из 562-го иап; летчик воспользовался парашютом. К счастью, ущерб столице в ту ночь оказался минимальным.

Ближе к концу июля немецкие разведчики в ясную погоду почти не летали на высотах меньших, чем 8000 – 9000 м, но многочисленные советские истребители часто и там препятствовали им выполнить задания. Следует признать, что постоянное патрулирование перехватчиков в воздухе не давало должного эффекта и вело к неоправданно большому расходу сил и средств ПВО. Однако летом 1941 года это был единственный реальный способ борьбы с неприятелем, так как вылеты дежурных экипажей по тревоге почти всегда оказывались безрезультатными из-за недостаточной натренированности личного состава постов ВНОС в опознавании типов машин и низкой скорости передачи донесений, а также нечеткой работы связи.

Безусловно, противник не достиг поставленных целей, что видно, например, из донесения коменданта Кремля генерал-майора Н.К. Спиридонова наркому внутренних дел Л.П. Берия: «6 августа 1941 года в 22.40 по сигналу воздушной тревоги весь личный состав гарнизона Московского Кремля был приведен в боевую готовность. Вражескими самолетами на здания и территорию Кремля было сброшено 67 термитных зажигательных бомб, весом 1 кг (любопытно отметить, что согласно оперативным документам группы армий «Центр» ни в эту ночь, ни в ближайшие не было рейдов на столицу; лишь в ночь на 3 августа несколько самолетов с бомбами на борту проникли к городу. – Прим. авт.). Бомбы были своевременно затушены личным составом гарнизона, ни один объект не пострадал…»[68]

При этом, наши истребители часто не могли сбить врага, даже оказавшись в выгодной позиции. Недостатки в тактической и огневой подготовке они стремились компенсировать самоотверженностью. Наиболее отважные старались уничтожить врага любыми способами, вплоть до тарана. Именно так в ночь на 7 августа сбил Не 111 летчик 177-го иап мл. лейтенант В.В. Талалихин и в ночь на 10 августа тоже Не 111 – лейтенант В.А. Киселев из 34-го иап. Сводка потерь люфтваффе в немецких архивах позволила с высокой достоверностью установить, что в перечисленных случаях не вернулись экипажи, возглавляемые, соответственно, лейтенантом И. Ташнером (J. Taschner) из 7./KG26 и унтер-офицером О. Шлиманном (O. Schliemann) из 1./KG53.

Остановимся подробнее на описании последнего крупного налета люфтваффе на Москву в ночь на 11 августа 1941 года (так его зафиксировали). По советским источникам в налете участвовало примерно 115 бомбардировщиков в двух волнах. Главные силы из примерно 80 самолетов шли четырьмя группами через Вязьму, Гжатск, Можайск. Оставшиеся 18 – 20 машин летели со стороны Сычевки на Волоколамск и далее на столицу. Некоторые советские источники утверждают, будто среди немецких машин были четырехмоторные бомбардировщики – дальние разведчики (FW 200 «Кондор»), один из которых, по его докладу, сбил капитан И.И. Воронин из 27-го иап.

По данным разведотдела группы армий «Центр», в ночь на 11 августа 2-й авиакорпус силами примерно 60 бомбардировщиков Не 111, которых вели, как это часто бывало, «следопыты» из KGr100, продолжил налеты на Москву. Тогда в основном в бомболюки загружали зажигательные бомбы, а также тяжелые и сверхтяжелые бомбы, стремясь по максимуму использовать бомбоотсеки. Противник не подтверждает использование в ту ночь и вообще в налетах на советскую столицу «кондоров» и, как следствие, победы Воронина[69].

При подходе к линии световых прожекторных полей самолеты набрали высоту 6000 – 7000 м, а у зоны огня зенитной артиллерии начали планировать с приглушенными моторами. К городу прорвалось 12 самолетов, из них 5 – к центру. Самолеты сбросили 49 фугасных и примерно 14 тыс. зажигательных бомб. Вероятно, основной целью налета были аэродромы и авиазаводы в пригородах – пострадали корпуса авиазавода № 240 и один из цехов авиазавода № 22 (сгорели три только что построенных бомбардировщика). Кроме того, частично или полностью разрушенными оказались жилые дома, магазины и склады; 298 чел. были ранены, 54 погибли. Довольно долго сизый дым поднимался над территорией Бутырского химзавода.

В ту ночь на летное поле в Кубинке попали две тяжелых фугаски SC 1000. Из утреннего отчета штаба ПВО Москвы следовало, что хотя воронки достигали диаметра 30 м, бомбежки не причинили ущерба базировавшемуся здесь 11-му иап. Действительно, осколки не задели ни один из стоявших в Кубинке Як-1. Однако около полуночи летчик Алексеев в условиях плохой видимости был вынужден маневрировать на посадке; он не выдержал направление при пробеге самолета и сломал шасси. Перед этим во время бомбежки пытались приземлиться мл. лейтенант В.Н. Микельман и политрук Ф.Н. Казаков. Не имея запаса горючего, первый сел в поле, а второй покинул истребитель с парашютом.

В сложных метеоусловиях основная нагрузка при отражении налета легла на зенитчиков. Они доложили о восьми уничтоженных неприятельских самолетах, из которых немцы признали потерю двух, в том числе лидера – Не 111Н (№ 6937) из KGr100. Другой лидирующий самолет был серьезно поврежден и уцелел лишь благодаря хитрости. Интенсивным оборонительным огнем экипаж сымитировал, будто отбивается от атаки нашего истребителя. Зенитчики хорошо пристрелялись, но решили, что в ночном небе просто не заметили своего «ястребка» и сделали паузу. Поврежденный «хейнкель» сумел выйти из светового поля и скрыться.

После этого, одиннадцатого по счету, налета эскадру KG55 переключили на поддержку войск группы армий «Юг», и она перестала действовать на центральном направлении. Еще раньше из московского неба исчезли самолеты других эскадр, не входящих во 2-й авиакорпус. Зато дальнеразведывательные отряды 4.(F)/11, 4.(F)/14, 3.(F)/33 вместе с уже давно действовавшими на данном направлении отрядами Auf.Kl.Gr.Ob.d.L, l и 2.(F)/122, все чаще залетали в границы Московской зоны обороны, преимущественно на высотах 8000 – 9000 м. Таран одного из вражеских разведчиков, выполненный утром 11 августа лейтенантом А.Н. Катричем из 27-го иап, вошел в историю Великой Отечественной как первый высотный.

Этот летчик вместе с мл. лейтенантом М.И. Медведевым находились в готовности к вылету на аэродроме под Калинином. Около 10 ч утра над КП взвилась зеленая ракета – сигнал на взлет дежурной пары, а еще через несколько минут по телефону уточнили: пост ВНОС заметил на большой высоте над Осташковом двухмоторный самолет, следовавший вглубь нашей территории, – его надлежало перехватить. Успешно взлетел один Катрич; на МиГ-3 ведомого при старте забарахлил мотор.

Алексей в процессе набора высоты обнаружил инверсионный след, оставляемый вражеской машиной, и, надев кислородную маску, вел преследование, стремясь не потерять противника из виду. Догнать врага удалось недалеко от станции Бологое; к этому времени высотомер показывал 7500 м. Уже несколько раз летчики 27-го иап пытались перехватить вражеский разведчик в этом районе, но всякий раз неудачно. Возможно, задания выполнял один и тот же немецкий экипаж. Теперь, не достигнув Бологого, неприятельский самолет (Катрич определил его как Do 217, в некоторых советских отчетах ошибочно указано Не 111) резко повернул на юго-восток и пошел вдоль железной дороги Ленинград – Москва.

Когда советский летчик сблизился с неприятелем на дистанцию огня, оба самолета находились на 8000 м. С расстояния 100 м лейтенант Катрич выпустил длинные очереди из всех пулеметов, прошив фюзеляж «дорнье» от правого киля до левого двигателя, который слегка задымил. Ответного огня не последовало, а разведчик начал снижение, увеличивая скорость. Советский истребитель предпринял еще одну атаку, нажал на гашетки, однако пулеметы молчали; не помогла и перезарядка оружия, вероятно, перегрелись пулеметные стволы. Продолжив преследование, Алексей решил прибегнуть к тарану, чтобы не дать противнику уйти с возможно уже добытыми разведданными.

Он неоднократно участвовал в предвоенных парадах, демонстрируя точность действий при групповом пилотаже, когда самолеты подчас шли рядом крылом к крылу. Этот опыт оказался очень полезен. К тому же запас высоты должен был, по мнению Катрича, позволить ему спастись с парашютом, а при удаче, сохранить и машину. Четкие и уверенные действия увенчались успехом: подведя «миг» вплотную к «дорнье» Алексей нанес удар, после чего убрал газ, взял ручку управления на себя – таким образом, удалось избежать столкновения. Наблюдавший с земли за этим боем зам. командира 6-го ак майор М.Н. Якушин вспоминал, что «выверенные до миллиметра» действия летчика вызвали у него и всех присутствовавших на КП искренний восторг. «Дорнье» перешел в пикирование, а МиГ-3 продолжил полет, хотя в работе мотора ощущалась сильная вибрация.

Немецкий пилот всеми силами пытался удержать самолет в горизонтальном полете. Казалось, это удалось на высоте 600 м. Но меньше чем через минуту вражеский разведчик перешел в неуправляемое снижение и разбился недалеко от г. Старица; все четыре члена экипажа (его возглавлял лейтенант Р. Родер (R. Roder) из 1./Auf.Kl.Gr.Ob.d.L) погибли, а уцелевшую фотоаппаратуру демонтировали и направили в Москву. Алексей Николаевич благополучно посадил машину на своем аэродроме и даже зарулил на стоянку. Видимых повреждений на МиГ-3 не было, лишь концы двух лопастей загнуло внутрь. Побывав на месте падения вражеского самолета, советский летчик получил разрешение взять на память пистолет и тужурку с наградами командира вражеского экипажа, что он и сделал[70].

Составленная в этот день начальником штаба зоны ПВО полковником А.В. Герасимовым сводка свидетельствовала, что неприятель усилил разведывательную деятельность в окрестностях Москвы, уделяя главное внимание уточнению расположения аэродромов истребителей ПВО и режима их работы. Основные маршруты проходили вдоль железных дорог или крупных автомагистралей, а полеты выполнялись в утренние часы. Несколько раз «юнкерсы» как по дуге огибали город с юга на север, тщательно фиксируя объекты к востоку от столицы. Так, один из экипажей, не замеченный постами ВНОС, прошел над Бронницами, Солнечногорском, Клином, Калинином, где располагались наши аэродромы; вероятно он перед фотографированием выключал или приглушал моторы.

Сводки нашей ПВО считали налет на 11 августа последним крупным, а по немецким данным, через одну ночь, т.е. на 13-е, 2-й авиакорпус нанес по советской столице столь же сильный удар – в рейд ушли 60 бомбардировщиков. Самолеты загружали преимущественно зажигательными и мелкими осколочными бомбами, а по два – три наиболее опытных экипажа в каждой эскадре взяли сверхтяжелые тонкостенные фугасные авиабомбы (в том числе 2500 кг, которые в основном применялись для бомбардировки крупных судов; бомба окрашивалась в небесно-голубой цвет с двумя желтыми полосами над стабилизаторами) для сброса специально на Кремль[71].

Продолжили наносить удары вражеские бомбардировщики. Со второй половины августа 1941 г. чаще других в рейдах участвовали машины из III/KG26. Один из лучших и наиболее подготовленных экипажей этой авиагруппы 15 августа был успешно атакован советскими летчиками-истребителями, в результате чего бомбардировщик упал в ближнем тылу Западного фронта. Три члена экипажа сгорели вместе с самолетом, а командир корабля обер-лейтенант Ф. Ульрих (F. Ulrich) застрелился, не желая попадать в плен. Оставшийся в живых стрелок Г. Бальке (H. Balke), захваченный красноармейцами, ничего не сообщил о налетах на Москву. Их экипаж, якобы, подбирал место для нового базирования, заблудился и разбился при неудачной посадке. Единственная ценная информация состояла в том, что личный состав их группы имеет большой опыт ночной работы, а большинство участвовали в бомбежках Лондона. (Видимо, экипаж Ульриха контролировал работу других бомбардировщиков, поскольку в его составе находилось два наблюдателя.)

Среди полков, подготовленных в начале войны, выделялся 177-й иап. Несомненно, героем месяца стал зам. комэска мл. лейтенант В.В. Талалихин: в ночь на 6 августа он сбил Ju 88 пулеметным огнем, а в следующую – Не 111 тараном, за что был удостоен звания Героя Советского Союза. В том же месяце «за нарушение полётного задания при провозке подчинённого на учебном самолёте У-2, В.В. Талалихину объявлен арест на 8 суток», а после выхода с гауптвахты мл. лейтенант приступил к освоению МиГ-3 – первые четыре машины прибыли в Дубровицы 24 августа. Еще из одного приказа следовало: майор М.И. Королев назначался «командиром южного сектора по борьбе с вражескими десантами»[72]. 

Тем временем со второй декады августа начался новый этап обороны столицы с воздуха. Из-за множества задач и недостатка боеготовых экипажей, немцы перешли к тактике изматывания наших сил ПВО, стремясь одновременно держать в напряжении гражданское население Москвы. Так, бомбардировщики эскадры KG53 совершали ночные налеты на нашу столицу одиночными самолетами с промежутками 3 – 5 мин. Часто в этом случае сигналов «ВТ» вовсе не подавалось.

____________________

[52] Великая Отечественная война – день за днем. Т. 2. Срыв плана «молниеносной войны». М., 2008. С. 122.

[53] Москва военная 1941 – 1945: Мемуары и архивные документы. М., 1995. С 462, 511, 512; Н.Я. Комаров, Г.А. Куманев. Битва под Москвой пролог к Великой Победе. Исторический дневник. М., 2005. С. 49.

[54] ЦАМО РФ. Ф.500. Оп. 12454. Д. 230. Л. 310.

[55] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 8. Л. 40.

[56] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 6. Л. 9.

[57] фон Бок Ф. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941 – 1945. / Пер. с нем. М., 2006. С. 99.

[58] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 6. Л. 16.

[59] Штучкин Н.Н. Грозное небо Москвы. М., 1972. С. 32, 33.

[60] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 6. Л. 14.

[61] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 20. Л. 12, 13.

[62] РГАЭ. Ф. 8044. Оп. 1. Д. 652. Л. 274, 275.

[63] Gundelach K. Kampfgeschwader “General Wever” 4. Stuttgart, 1981. S. 84

[64] Kiehl H. Kampfgeshwader “Legion Condor” 53. Stuttgart, 1983. S. 144.

[65] Balke U. Kampfgeschwader 100 “Wiking”. Stuttgart, 1981. S. 85.

[66] Kurowski F. Luftwaffe am Feind 1939 – 1945: als Kampflieger und Fallschirmsprinder. Laumann, 1988. S.

[67] Комаров Н.Я., Куманев Г.А. Битва под Москвой. Пролог к Великой Победе. М., 2005. С. 52.

[68] ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 195. Л. 35 – 66; Лубянка в дни битвы за Москву. М., 2002. С. 55.

[69] ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 231. Л. 193.

[70] ЦАМО РФ. Ф. 220530. Оп. 1. Д. 20. Л. 35; Анучин В.В. Первый высотный. Военно-исторический журнал. 1989. № 1. С. 86 – 88.

[71] ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 231. Л.193.Стр.71.

[72] ЦАМО РФ. Ф. 177-го иап. Оп. 552700. Д. 1. Л. 40, 47; Оп. 508105. Д. 1. 18.