Top.Mail.Ru

5.3 Первые итоги и выводы летних боев - часть 1

11.06.2024

Согласно официальной статистике, войска ПВО исключительно эффективно защищали Москву: только при отражении ночных налетов и только истребители в июле – августе сразили 37 неприятельских самолетов, то есть в каждом третьем бою одерживалась победа. На уничтоженную машину приходится в среднем 52 вылета перехватчиков. Эти цифры следует считать излишне оптимистичными. Еще больше сомнений вызывает та часть отчета, согласно которой лишь 18 бомбардировщиков было сбито в световых прожекторных полях, а 19 – в темном ночном небе.

В советской литературе, в частности в книге А.Г. Федорова «Авиация в битве под Москвой», говорится, что за время летних налетов на Москву эскадра KG55 «Гриф» потеряла половину своего состава, а эскадра KG53 «Легион Кондор» – 70% состава и обе были отведены на переформирование. Якобы, на их место противник перебросил из Западной Европы четыре новые группы, вошедшие в состав 2-го воздушного флота[73]. Эти данные не соответствуют действительности, а сведения о потерях неприятеля сильно преувеличены. По целому ряду причин наши летчики имели более скромные успехи.

Уже говорилось о нечетком выполнении многих тактических приемов, частой несогласованности родов войск ПВО Москвы. При отражении третьего массированного налета, например, истребители получили приказ не производить атак в зоне зенитного огня. Командование посчитало, что шум их моторов являлся помехой для станций «Прожзвук» при поиске воздушной цели и для ее освещения прожекторами, а разрывы зенитных снарядов весьма затрудняли атаки летчиками. Эксперимент оказался неудачным и больше его не повторяли.

Управление истребителями, находившимися в воздухе, и наведение их на противника осложнялись недостаточным количеством бортовых радиостанций. Не только И-16 и И-153, но также новые Як-1 не имели в то время даже бортовых радиоприемников. Серьезным препятствием при отражении ночных налетов явилось отсутствие прямой связи между командными пунктами авиационных полков и прожектористов. При этом управление силами авиации фактически сводилось к организации взлета и посадки истребителей, в воздухе же они действовали самостоятельно.

Многие советские пилоты слабо ориентировались ночью, тем более что постоянные вспышки прожекторов затрудняли самолетовождение. Маскировка своих аэродромов оказалась чрезмерной. Нередко, подлетая к району, где, согласно карте, располагался ночной аэродром, летчики давали сигнал «Я свой самолет», но освещения посадочной полосы в ответ на это так и не могли дождаться. Им приходилось выходить к Москве-реке и, следуя вдоль русла, садиться в Люберцах. Во время отражения первого массированного налета только отдельные машины смогли благополучно вернуться «домой», и к рассвету командирам было просто некого выпускать в воздух. Лишь утром истребители перелетели на свои аэродромы базирования.

Установление зон ожидания у края светового поля, как свидетельствовал полученный летом 1941 г. опыт, не обеспечивало истребителям необходимого времени на сближение и бой с освещенными самолетами противника. Пока они шли из зоны навстречу бомбардировщикам, выхваченным лучами из темноты, последние успевали сбросить бомбы, развернуться и уйти на запад. К тому же прожектористы обычно слишком короткое время фиксировали вражескую машину из-за отсутствия четкого взаимодействия между «искателями» и «сопроводителями».

Первые ночные воздушные схватки показали слабую огневую подготовку большинства летчиков. Прежде всего они не могли правильно определить расстояние до цели и открывали огонь с дистанции 600-800 м, что уже неоднократно отмечалось. Бои выявили и недостаточную готовность материальной части к ночной работе. Одно из свидетельств тому – мнение подполковника П.М. Стефановского, опытного летчика-испытателя НИИ ВВС КА и зам. Командира 6-го ак ПВО, считавшего имевшиеся истребители, даже новых типов, плохо приспособленными для решения поставленных командованием задач.

Рассмотрим конкретные примеры боев, проведенных пилотами 34-го иап, высокое летное мастерство которых уже отмечалось. Вот строки из доклада, представленного в конце июля 1941 года командиром полка майором Л.Г. Рыбкиным командиру авиакорпуса:

«...При втором вылете 22 июля в 2 ч 40 мин в районе Алабино – Наро-Фоминск на высоте 2500 м капитан М.Г. Трунов догнал Ju 88 и атаковал с задней полусферы. Противник снизился до бреющего. Капитан Трунов проскочил вперед и потерял противника. Можно полагать самолет сбитым.

...При втором взлете 22 июля в 23 ч 40 мин в районе Внуково мл. лейтенантом А.Г. Лукьяновым был атакован Ju 88 или Do 215. В районе Боровска (в 10 – 15 км севернее аэродрома) по бомбардировщику выпущено три длинных очереди. С земли были хорошо видны попадания. Противник вел ответный огонь, а затем резко снизился. Можно полагать [вражеский] самолет сбитым.

...Мл. лейтенант Н.Г. Щербина 22 июля в 2 ч 30 мин в районе Наро-Фоминска с дистанции 50 м выпустил две очереди в двухмоторный бомбардировщик. В это время по МиГ-3 открыла огонь зенитная артиллерия, и самолет противника был потерян. Можно полагать самолет сбитым»[74].

Примеры достаточно типичны, их можно продолжить. И хотя в каждом случае Рыбкин отмечает, что «подтверждений нет» (отсутствуют сведения наземных наблюдателей о падении вражеских самолетов), во всех перечисленных эпизодах на счет указанных выше летчиков и полка в целом заносились победы. Как удалось установить, первую потерю в результате действий летчиков 34-го иап противник понес после тарана В.А. Киселева в ночь на 10 августа, а вторую – через пять дней.

Утром 16 августа на высоте 7000 м около Подольска звено мл. лейтенанта Д.Г. Лукьянова обнаружило вражеский двухмоторный самолет. Вслед за ведущим противника атаковали мл. лейтенант В.И. Цимбал и лейтенант В.Г. Горюнов. Наиболее результативным оказался заход Лукьянова – после него загорелся один мотор. Разведчик уходил со снижением, пришлось повторить атаку. Противник пытался скольжением сбить пламя. Тогда Лукьянов решил идти на таран и приблизился к врагу почти вплотную. Стрелки, видимо, погибли или получили ранения, так как ответного огня не последовало. В это время неприятельский самолет перешел в спираль, затем в штопор и стал разваливаться в воздухе. Одному члену экипажа удалось выпрыгнуть с парашютом. Летчикам-истребителям было хорошо видно, как к обломкам машины со всех сторон бежали люди.

С большой вероятностью можно утверждать: летчики 34-го иап сбили тогда «юнкерс» (№ 880309), принадлежащий отряду 2.(F)/122. Разведчик шел через Юхнов, Медынь, должен был у Балабаново свернуть на восток, на Коломну, но углубился в сторону Москвы, где и был уничтожен. Командир обер-лейтенант Э. Крюгер (E. Krueger), как и три других члена экипажа числятся у немцев пропавшими без вести. Одержанная победа позволила летчикам-истребителям почувствовать, что при грамотных и умелых действиях вполне можно сбивать противника бортовым оружием. Особую уверенность она дала В.И. Цимбалу, которому до сих пор не везло. Трижды после напряженных ночных патрулирований он совершал аварии, а однажды, потеряв ориентировку, был вынужден покинуть МиГ-3 с парашютом, поскольку горючего оставалось в обрез. Против мл. лейтенанта возбудили уголовное преследование...

Парадоксально, но именно летчики с большим довоенным налетом чаще всего становились «героями» различных летных происшествий. Оказывается, на ночное патрулирование назначались только подготовленные, уверенные в своих силах воины. Типичным можно считать катастрофу лейтенанта А.Г. Акуленко из 176-го иап в ночь на 27 июля: не желая демаскировать берег Москвы-реки при появлении вражеских бомбардировщиков, наземные службы выключили ночной старт на аэродроме Раменское, а посадочные огни зажгли с опозданием; в результате опытный летчик ошибся при выполнении расчета на посадку, недотянув до начала посадочной полосы примерно 200 м, и разбился. Акуленко с почестями похоронили на Новодевичьем кладбище[75].

Безусловно, вылеты в мирное время существенно отличались от боевых заданий лета 1941 года По данным штаба ВВС Красной Армии, в частях 6-го авиакорпуса с 22 июля по 18 августа произошло 6 катастроф, 30 аварий, 15 поломок, 12 вынужденных посадок. При этом шесть человек погибло, четверо получили ранения. 24 самолета оказались полностью разбиты, а 12 требовали серьезного ремонта. Зам. начальника штаба ВВС КА полковник И.Н. Рухле обращал внимание полковника И.Д. Климова, что «оставление самолетов в воздухе после выработки горючего стало массовым явлением; по этой причине разбито девять самолетов», и требовал срочно принять меры для исправления ситуации[76].

Несмотря на сказанное выше, советским авиаторам удавалось срывать налеты противника и наносить урон, пусть и небольшой. Сбитый 6 августа в районе Подольска и взятый в плен фельдфебель Р. Шик (R. Schick) из группы III/KG26 признал: «Русские ночные истребители действуют здесь превосходно»[77]. Подобные выводы сделали и многие другие немецкие летчики, участвовавшие в налетах на Москву.

Попавшему в плен Р. Шику безусловно повезло, поскольку летом над Москвой пропали без вести такие опытные асы, как награжденные «Железными крестами» 1-й степени лейтенанты Г. Шварц (H. Schwarz) из эскадры KG55, О. Гайслер (О. Geisler) из KG4, Т. Грайфенштайн (T. Greifenstein) из отряда 1.(F)/122, О. Лохбруннер (Q. Lochbrunner) из группы KGr100 и др. Все перечисленные авиаторы вероятно погибли; они имели отличную подготовку и большой боевой опыт.

По советским официальным данным, в боях было сбито 59 самолетов противника в июле и еще 30 в августе 1941 года[78]. Из указанного количества потерянных противником самолетов лишь для трети потерь удалось найти хотя бы косвенное подтверждение в документах. Благодаря высокой живучести, немецкие двухмоторные самолеты, даже получив повреждения, пролетали большие расстояния. Нередко они благополучно приземлялись на своих аэродромах, иногда им не так везло, и вынужденные посадки заканчивались авариями или катастрофами.

Укажем, что в списке потерь генерал-квартирмейстера люфтваффе с 21 июля по 11 августа 1941 года всего в пяти случаях в графах «Район» и «Причина гибели» было указано: «Bei Moskau», «Unbekannt», то есть данные машины пропали без вести с экипажем в небе Москвы. Но полными эти данные считать нельзя. Порой в немецкой документации отсутствовала информация о рядовых экипажах, пропавших без вести. Не всегда попадали в донесения сведения и о различных происшествиях с многоопытными командирами в ходе вылетов на Москву.

Сопоставляя данные о потерях сторон в конце июля – начале августа 1941 года, можно прийти к выводу, что на каждый сбитый немецкий самолет терялся по разным причинам один советский истребитель. Видимо, поняв это, командование корпуса стало награждать каждого советского летчика, достоверно одержавшего победу. Ведь их противники – пилоты люфтваффе имели не только значительно больший боевой опыт, но и совершили множество успешных ночных ударов, в том числе по городам Великобритании. Они успели выработать различные тактические приемы, обеспечивавшие скрытность и безопасность в долгих полетах. Достаточно сказать, что в эскадре KG4 фельдфебели Г. Морих (G. Morich) и А. Рейнгардт (A. Reinhard) выполнили соответственно 77 и 79 успешных бомбардировок английских городов, а лейтенант З. Ротке (S. Rothke) – 101, из них 21 раз он бомбил Лондон.

Понимая, как нелегко бороться с многоопытным врагом, советское командование значительно изменило отношение к воздушным таранам. В первых боях ни командир корпуса, ни его заместители не поощряли такой прием: ведь для того и стоят на истребителях пушки и пулеметы, чтобы их огнем уничтожать неприятеля. Если летчик не мог попасть в цель, значит, он недостаточно метко стрелял, необходимо улучшить огневую подготовку. На деле все оказалось гораздо сложнее, да и времени на тренировку остро не хватало.

Три августовских тарана В.В. Талалихина, В.А. Киселева и А.Н. Катрича стали известны всей стране и пропагандировались политорганами. Более того, Виктор Талалихин стал первым защитником московского неба, кого удостоили высшей награды, присвоив уже на следующий день, 8 августа, звание Героя Советского Союза. Между тем, вслед за С.С. Гошко таким же образом 25 июля уничтожил врага его однополчанин – лейтенант Б.А. Васильев, но об этом широко не сообщалось. Также малоизвестным осталось имя ст. лейтенанта П.В. Еремеева из 27-го иап, затем перешедшего в 28-й иап.

В ночь на 29 июля он таранил самолет, который тогда принял за Ju 88, а в действительности, это был Не 111 из III/KG26, код 1H+GS. Еремеев по праву считался одним из лучших пилотов в своем полку и первым стартовал ночью на МиГ-3. Свой подвиг Петр Васильевич совершил на девять ночей раньше, чем В.В. Талалихин, но о таране в течение длительного времени знали только однополчане. Это тем более обидно, что таранный удар Еремеева оказался единственным, отмеченным в немецких документах, которые относятся к периоду летних налетов на Москву. (Обычно сбитые в результате таранов самолеты у них числились просто пропавшими без вести.) В данном случае летчик сбитого «хейнкеля» унтер-офицер А. Церабек (A. Zerabeck) сумел перейти линию фронта. Его рассказ о манере русских вести бой удручающе подействовал на сослуживцев.

Если говорить о морально-психологическом эффекте, то большое воздействие на немецких летчиков производил огонь зенитной артиллерии. Часто при ночном налете одиночные экипажи как бы наталкивались на «заградительные полосы», создаваемые зенитным огнем. Пытаясь обойти такую полосу, вражеские бомбардировщики уходили в сторону, но там попадали под разрывы зенитного огня, создаваемого соседним сектором. Экипажи немецких машин отмечали, что «русские снарядов не жалели». Особенно запомнились им обстрелы над Москвой во время третьего массированного налета. Ожидалось, что в густой облачности «хейнкели» и «юнкерсы» будут чувствовать себя в безопасности, но именно мощный заградительный огонь помешал им, по крайней мере, большинству, прорваться к городу.

Сыграла свою роль и зенитная артиллерия малого калибра: она интенсивно обстреливала немецкие самолеты над центром города во время первого налета и вела успешную борьбу с осветительными авиабомбами при их снижении на парашютах при отражении остальных. Однако утверждение в отчете штаба зенитной артиллерии о том, что до конца 1941 года над Москвой из 536 обстрелянных самолетов было сбито 82, является значительным преувеличением. Если верить документу, то на один уничтоженный неприятельский самолет уходило всего 310 – 312 снарядов. Для сравнения укажем, что лучшая в Англии 6-я зенитная дивизия, хорошо оснащенная радиолокационными станциями орудийной наводки (СОН) и имевшая опытных артиллеристов, для поражения одного самолета расходовала 289 снарядов по видимой цели и 2444 по невидимой. В ПВО Москвы первые СОН появились только в октябре 1941 года, а 96,6% всех снарядов было выпущено по невидимым целям.

Большую работу выполнили московские прожектористы. Им удалось, по данным штаба 1-го корпуса, осветить до трети самолетов, участвовавших в налетах. В боевой работе этого рода войск поначалу также было немало недостатков, но к середине августа количество прожекторов-искателей возросло (как в абсолютных цифрах, так и относительно сопроводителей), а их расчеты научились достаточно цепко захватывать лучом бомбардировщики на высоте до 7000 м при малооблачной погоде. «Ослепленным экипажам чрезвычайно трудно отыскивать цели», – докладывали, в частности, летчики эскадры KG4.[79]

Не только немецкий летчик Хавигхорст, но и другие пилоты недобрым словом вспоминали «русские летающие колбасы». Двойные аэростаты типа КТВ-КТН или КВ-КН заставили их поднять высоту полетов до 5000 м. И хотя аэростаты нельзя было использовать при сильном ветре, а испытания показали недостаточную разрушительную силу тросов против самолетов металлической конструкции, они сыграли свою положительную роль. После столкновения с аэростатом заграждения получил повреждения крыла и упал в Москву-реку между Терехово и Фили в ночь на 11 августа 1941 года Не 111 (6N+MN) из отряда 1/KGr100. Удачливыми были сержант И.С. Губа и красноармеец А.И. Гусев из 116-го поста 9-го полка АЗ, расположенного у деревни Хорошево. (К сожалению, летом 1941 года от ударов о тросы пострадало немало своих истребителей и самолетов других типов, а нередко тросами разрывало высоковольтные провода.)

В течение первого месяца войны командование 1-го корпуса предприняло большие усилия по устранению недостатков в работе службы ВНОС. Обучив личный состав правильному опознаванию своих и вражеских боевых машин, снабдив бойцов плакатами и альбомами с силуэтами самолетов, сократив время прохождения донесения «Воздух» от ротного поста на главный пост (ГП) ВНОС и оттуда командованию корпуса, удалось значительно повысить боеготовность системы ПВО в целом. В ряде случаев на места выезжали командиры штабов соединения и частей, инструктируя бойцов по тем или иным вопросам. По мере накопления ими опыта, личный состав стал четко опознавать свои и вражеские самолеты днем и ночью как по характерным признакам, так и по шуму моторов.

В отсутствие эффективных средств радиолокации, «глазами и ушами» системы ПВО являлись наблюдательные посты. От их грамотной работы, своевременной передачи донесений на ГП в значительной степени зависел успех обороны. При массированных налетах вражеской авиации иногда в минуту на ГП ВНОС поступало до 30 донесений, передать которые по внутренней радиотрансляционной сети оказывалось физически невозможно. Приходилось разделять пространство по секторам, выделяя по 3 – 4 ответственных дежурных в каждом. При этом работу ГП чрезвычайно усложняло отсутствие установленного режима полетов своей авиации; наши самолеты почти постоянно летали без заявок, в результате чего ежедневно поступало в среднем около 2000 донесений о них. Лишь после наведения порядка в этом вопросе удалось наладить нормальный режим работы системы ВНОС.

Советское руководство постаралось использовать передышку, наступившую со второй половины августа, для проверки режима светомаскировки, усиления дозорной и охранной служб в районе расположения наиболее важных заводов для обороны и жизнедеятельности города.

Среди важных маскировочных мероприятий, надо выделить возведение макетов промышленных предприятий, аэродромов, электростанций, пр. Так, излучина Москвы-реки около Кремля сверху перестала походить на реальную, а поблизости возвели множество ложных объектов из фанеры и дерева. «Элеватор» в поселке Плетениха, «нефтебазу» у Томилино неоднократно бомбили, а с середины августа здесь стали дежурить воины ПВО, подавая световые сигналы, чтобы бомбардировки бутафорских объектов не прекращались.

Для повышения эффективности заградительного огня зенитной артиллерии среднего калибра, по предложению преподавателя Артиллерийской академии им. Ф.Э. Дзержинского военинженера 1 ранга И.И. Кюпара, было решено отказаться от рассредоточенного расположения батарей 1-го корпуса ПВО. С 20 августа 1941 года вокруг Москвы создали три линии огневых завес, причем наиболее плотные разрывы создавались в средней завесе, установленной на расстоянии примерно в 12 км от границ города. Здесь по цели могли стрелять одновременно от 12 до 18 батарей, что, конечно, существенно усложнило противнику прорыв к нашей столице[80].

 

Попытаемся оценить силу первых, самых мощных ударов врага по Москве. По немецким данным, бомбардировщики сбросили на город в ночь на 22 июля, как уже говорилось, 104 т фугасных бомб и более 46 тыс. штук мелких зажигалок, а в следующую ночь – 97,8 т и 34 тыс. штук соответственно. Следовательно, в первом налете средняя бомбовая нагрузка самолета примерно составляла 750 кг, а затем превысила 1000 кг. Эти изменения можно объяснить отказом от использования большинства устаревших и недостаточно живучих «дорнье», обладающих к тому же меньшей полезной нагрузкой, чем более современные «юнкерсы» или «хейнкели». Добавим, что безвозвратные потери немцев (по их уточненным сведениям) во время первого рейда (в ночь на 22 июля) составили 6 бомбардировщиков, а в следующем – 5, включая 3 Ju 88 сбитых огнем советских истребителей[81].

Если сопоставить данные противника с данными МПВО Москвы, то можно сделать третий важный вывод: около 13% сброшенного смертоносного груза попали в черту города. Впоследствии процент упавших в столице авиабомб возрос, но общее количество бомб, сброшенных с самолетов, сократилось. Утверждение же некоторых историков, будто по мере продолжения операции немцы отказались от использования зажигательных авиабомб, как не эффективных для нанесения ущерба каменному городу, не нашло документального подтверждения. Наоборот, в ночь на 11 августа, например, когда столица пережила последний массированный налет, было сброшено как никогда много зажигалок (примерно 13,5 тыс. по подсчетам служб МПВО). Неприятель тогда широко использовал мелкие термитные бомбы, начиненные жидким горючим. В результате полностью сгорели 5 предприятий (преимущественно гаражи и склады) и 25 жилых домов. Более детально о результатах бомбардировок можно судить по отчетам МПВО.

В заключение раздела уместно хотя бы кратко сравнить оборону с воздуха Москвы и Лондона. По данным англичан, к июлю 1940 года (то есть ко времени начала массированных налетов люфтваффе) Лондон защищали 328 орудий среднего и крупного калибра и 124 орудия малого калибра. Здесь же действовали 22 истребительные эскадрильи с 336 самолетами. Согласно грубым оценкам, это примерно вдвое меньше, чем имелось в ПВО Москвы летом 1941 года Таким образом, по количеству выделенных средств сравнение будет в пользу советской столицы. (Не станет ошибкой утверждение, что по этому показателю Москва оказалась впереди любого другого города, включая Берлин.)

Построенные в 1940 года «Спитфайры» и «Харрикейны» не имели превосходства в летных данных перед наиболее распространенным (наряду с И-16) истребителем ПВО Москвы МиГ-3. И английские летчики сначала также допускали в своих действиях несогласованность с работой других средств ПВО. Далеко не все наставления британцев по тактике можно признать удачными. Например, отрицание воздушного боя крупными группами снижало силу удара и приводило к излишним собственным потерям. Подобно советским летчикам пилоты RAF (королевских ВВС) летали в плотных звеньях, что ограничивало маневр в бою.

Значительным преимуществом ПВО Лондона было не только оснащение, но и освоение новейших радиотехнических средств. К лету 1940 года на побережье Англии действовали 38 радиолокационных станций, из них 19 были специально предназначены для обнаружения низко летящих немецких самолетов. Значение РЛС в обороне британской столицы трудно переоценить. Донесения с радиолокационных станций и из центров корпуса наблюдателей (аналог советской ВНОС) прежде всего поступали на командные пункты истребительной авиационной группы. (Первая макетная установка РУС-2 заступила на боевое дежурство в окрестностях Москвы только 25 июля 1941 года, у расчетов станций РУС-1 из 337-го отдельного радиобатальона не имелось опыта, а сама аппаратура работала летом еще весьма и весьма ненадежно[82].)

В отличие от советской ПВО, на Британских островах решение о предупреждении гражданского населения о воздушных налетах и объявление сигнала тревоги принималось командованием истребительной авиации.

После падения Франции люфтваффе не привлекались к поддержке наземных войск, могли сконцентрировать на рейдах в Великобританию свои главные силы. Так, в период наиболее масштабных действий с 12 по 18 августа 1940 года бомбардировщики люфтваффе выполнили 1620 самолето-вылетов, преимущественно днем, под мощным прикрытием более 4000 истребителей и истребителей-бомбардировщиков[83].

Их целью стало уничтожение истребителей RAF в воздухе и на земле, их аэродромов, радарных станций и всей инфраструктуры ВВС. Встретив сильное противодействие со стороны британской ПВО и понеся большие потери, немцы постепенно осенью перешли к ночным налетам, сосредоточив с 7 сентября все силы для ударов по Лондону – на столицу Великобритании ежесуточно вылетали в те дни по 140 – 150 бомбардировщиков. Для сравнения укажем, что в четырех первых июльских налетах на Москву участвовало, по разным немецким оценкам, в сумме от 358 до 388 бомбардировщиков, т.е. существенно меньше[84].

Подводя итог, следует отметить, что за время налетов Лондон пострадал значительно сильнее Москвы. Неоднократно огонь в английской столице бушевал по 5 – 6 суток. Массированные атаки с многочисленными жертвами мирного населения пережили также Ливерпуль, Манчестер, Ковентри и др. Как теперь известно, британские пожарные команды выезжали к месту возгораний только после окончания налета. Но немцы сильно преувеличивали эффективность своих ударов; сломить бомбежками боевой дух англичан не удалось. Налеты на Лондон показали не столько силу английской ПВО того времени, сколько неподготовленность люфтваффе для решения стратегических задач. Атаки Москвы еще раз подтвердили, что немецкая авиация была неспособна наносить мощные удары по удаленным и хорошо защищенным объектам.

«Необходимость производить налеты на Москву вызывала у меня серьезную озабоченность, – с нетипичным для себя пессимизмом отметил генерал-фельдмаршал А. Кессельринг. – Экипажи, которые противник при этих рейдах сбивал, приходилось списывать. Эффективность здесь русских зенитных артиллерийских орудий и прожекторов поражала даже тех наших летчиков, кому доводилось летать над Англией. Кроме того, с течением времени русские ночные истребители ПВО стали появляться в небе во все возраставших количествах, правда, к счастью, только в дневное время. Результаты налетов совершенно не соответствовали моим ожиданиям: цель имела слишком значительные размеры, прожекторы слепили штурманов, мешая прицеливаться, а бомбовую нагрузку приходилось сокращать из-за необходимости увеличивать запас горючего…»[85].

Историк Б.И. Невзоров указывает, что за время налетов вражеской авиации на Москву количество разрушенных и поврежденных зданий не превышало 2% общего числа. Сравнение ущерба советской столицы и Большого Лондона показывает: в последнем пострадало в 27 раз больше зданий, а в Берлине (до штурма его советскими войсками) – в 30 раз больше. Следовательно, – делает вывод Невзоров, – ПВО Москвы, возглавляемая генералами М.С. Громадиным и Д.А. Журавлевым и обеспечившая сохранность города на 98%, оказалась практически непреодолимой для германских люфтваффе[86].

Можно согласиться с советскими контрразведчиками, отметившими, что сведения о многих целях для бомбометания были получены немцами еще до войны от сотрудников германского посольства и торгпредства, а также от пилотов авиакомпании «Люфтганза», совершавших регулярные рейсы по маршруту Москва – Берлин. Кроме того, еще в мирные дни в Москву и область абвер заслал агентов-сигнальщиков, которые оказали некоторую помощь экипажам люфтваффе в определении целей, но их количество и роль в контексте воздушных налетов не следует преувеличивать[87]

Если же рассматривать в целом результаты немецкой стратегической воздушной операции против столицы Советского Союза, то можно сделать вывод, что она не достигла поставленной цели – «колосс на глиняных ногах» устоял, никакого заметного оперативного или морально-психологического эффекта люфтваффе добиться не смогли. Часто они отказывались от бомбардировок, ссылаясь на плохую, нелетную погоду, что не всегда соответствовало действительности.

Понимание малой результативности налетов на Москву пришло к немецкому командованию уже в середине августа, когда их интенсивность и количество резко уменьшились, группировка бомбардировочной авиации 2-го авиакорпуса генерала Б. Лёрцера сократилась и решала иные задачи – прежде всего, оказывая поддержку текущим операциям сухопутных сил. В конце августа – начале сентября над Москвой фиксируется регулярное появление авиаразведчиков и, эпизодически, лишь мелких подразделений по 5 – 6 самолетов.  Однако все изменилось во второй половине сентября 1941 года, когда немецкое командование начало подготовку к операции «Тайфун».

5.3 Действия формирований местной ПВО Москвы летом 1941 года

В ходе массированного налета фашистской авиации на Москву, который состоялся в ночь на 22 июля 1941 года немецким бомбардировщикам впервые удалось прорваться к городу и сбросить свой груз осколочно-фугасных и зажигательных. Взрывы раздавались в районе Кутузов­ской слободы, на Хорошевском шоссе, около Ваганьковского кладбища, на Моховой улице, на площади Белорусского вокза­ла, на товарной станции Москва-Белорусская, в Филях[88]. Бомбы, сброшенные пилотами Люфтваффе, не причинил больших повреждений, а там, где произошли взрывы, бойцы истребительных батальонов, противопожарных команд совместно с жителями быстро ликвидировали загорания.

«В душный вечер 21 июля, когда стрелка часов стала приближаться к 22 часам, с запада на линии Рославль — Смоленск появились первые вражеские самолеты, – вспоминал председатель исполкома Моссовета В.П. Пронин. – Наблюдатели доложили, что несколько групп бомбардировщиков идут на высоте 2500 — 3000 м курсом на Москву.

Генерал М.С. Громадин предупредил меня о приближении вражеских самолетов к Можайску. Я отдал приказание штабу местной противовоздушной обороны объявить в столице воздушную тревогу. И в 22 ч 07 мин за окном завыли сирены.

В течение нескольких минут штаб проверил готовность полков, батальонов и служб МПВО. Все бойцы заняли свои места, готова была и техника.

С наблюдательного поста, расположенного на крыше здания Моссовета, была видна темная притихшая Москва. Вскоре на западе вспыхнули зарницы орудийных залпов и донесся гул канонады.

По разрывам зенитных снарядов отчетливо видно, как подходят и маневрируют около города вражеские самолеты. Вот повисли первые осветительные бомбы, залив мертвенным светом территорию машиностроительного завода. Но малокалиберная зенитная артиллерия быстро расправилась с “фонарями”, и гитлеровские летчики наспех сбросили в этом районе несколько фугасных и зажигательных бомб. Они попали в расположенный неподалеку толевый завод, где битум и бумага вспыхнули как порох. Туда на борьбу с огнем выехали пожарные команды…

К местам падения бомб и пожаров, уточненным наблюдательными постами, помчались на мотоциклах разведчики, которые затем сообщили в штаб о характере разрушений. На Моховой улице, в подвале разрушенного дома, находилось несколько десятков жителей. Едем туда. Вместо строения – огромная гора дымящихся глыб и конструкций. Спасение пострадавших затруднялось из-за начавшегося пожара. Аварийно-восстановительная рота под руководством инженера В.Ф. Мосолова проделала в завале проходы и вывела из-под развалин людей…»[89]

Высокую организованность, дисциплину, мужество и хладнокровие проявило во время первого налета население столицы. После объявления воздушной тревоги москвичи, укрывались в убежищах и на станциях метро, а дежурные в каждом доме оставались на своих постах до конца налета.

В ночь на 22 июля на командный пункт противовоздушной службы поступили сообщения о возникновении 1900 загораний. Наиболее крупные пожары охватили район Красной Пресни, Хорошевского шоссе, Белорусского вокзала, а также Волхонку и Кузнецкий мост.

У Белорусского вокзала с огнем боролись бойцы и командиры 11-й и 13-й военизированных пожарных частей. Караул 11-й части во главе с Г. Власкиным сумел приостановить распространение огня на служебные и станционные постройки. Пакгаузы, ценные грузы и подвижной состав отстояли пожарные 13-й части.

Несколько кварталов Хорошевского шоссе превратилось в сплошное пожарище. С четной стороны горели деревянные бараки и магазины. По другую сторону шоссе, вдоль подъездных путей Белорусской железной дороги, горели склады. Здесь самоотверженно занимались тушением загораний пожарные 28-й и 29-й частей.

В исключительно тяжелых условиях работали пожарные на Центральном аэродроме, там горели ангары и стоящие на поле самолеты. Сильно пострадал институт Академии наук на Волхонке. Начальник караула 4-й части И. Платонов и горстка пожарных оставались в горящем здании под обвисшими конструкциями, которые могли рухнуть в любую минуту. И все же пожарные справились с бушевавшим пламенем.

____________________

[73] Федоров А.Г. Авиация в битве под Москвой. М., 1975. С. 85.

[74] ЦАМО РФ. Ф. 20530. Оп. 1. Д. 6. Л. 31 – 35.

[75] ЦАМО РФ. Ф. 291. Оп. 2. Д. 3. Л. 19.

[76] ЦАМО РФ. Ф. 35. Оп. 11250. Д. 26. Л. 165.

[77] РГАЭ. Ф. 8044. Оп. 1. Д. 654. Л. 60.

[78] ЦАМО РФ. Ф. 20425. Оп. 1. Д. 1. Л. 46 – 67.

[79] Gundelach K. Kampfgeschwader “General Wever” 4. Stuttgart, 1978. S. 146.

[80] Ордена Ленина Московский округ ПВО. М., 1981. С. 79.

[81] Weal J. Junkers Ju 88 Kampfgeshwader on the Russian Front. Oxford: 2010. P. 21.

[82] ЦАМО РФ. Ф. 218. Оп. 708648. Д. 1. Л. 95.

[83] Hooton E.R. The Luftwaffe: A Complete History 1933-45. Hersham, 2010. P. 81.

[84] Muller R. The German Air War in Russia. Baltimore, 1992. P. 51; Balke U. Kampfgeschwader 100 “Wiking”.  Stuttgart, 1981. S. 83, 84.

[85] Кессельринг А. Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933–1947 / Пер. с англ. М., 2003. С. 93.

[86] Невзоров Б.И. Московская битва: Феномен Второй мировой. М., 2001. С. 38.

[87] Чекисты на защите столицы. М., 1982. С. 7; Лубянка в дни битвы за Москву. М., 2002. С. 137.

[88] Там же

[89] Каммерер Ю.Ю. и др. Указ. соч.- С. 17, 18.

Другие статьи

  • Глава V. Продолжение налетов в конце июля - августе 1941 года. 5.1 Советская столица под бомбами. Меч и щит (Д.Б. Хазанов)
    11.06.2024
    92
    Глава V. Продолжение налетов в конце июля - августе 1941 года. 5.1 Советская столица под бомбами. Меч и щит (Д.Б. Хазанов)
    11.06.2024
    92
    Не добившись своих целей в ходе первого авиаудара по Москве, противник уже на следующую ночь (на 23 июля) несколько видоизменил тактику подхода к зоне...
    смотреть
  • 5.2 Пропаганда противника
    11.06.2024
    75
    5.2 Пропаганда противника
    11.06.2024
    75
    Москва летом 1941 г. оказалась в фокусе внимания не только летчиков люфтваффе, но и пропагандистов вермахта. Конечно, в силу меньшей продолжительности...
    смотреть
  • 5.3 Первые итоги и выводы летних боев - часть 2
    11.06.2024
    98
    5.3 Первые итоги и выводы летних боев - часть 2
    11.06.2024
    98
    Во время налетов вражеской авиации москвичи проявляли большую инициативу, смекалку, активно использовали различные подручные средства. Дружно работали...
    смотреть