Убежища и подземные спецсооружения Москвы

Подземные пространства, оборудованные для защиты от воздушной угрозы, появляются в Москве со второй половины 1920-х годов. Первыми среди них стали легкие газоубежища, которые проектировались при стратегически важных городских объектах — инфраструктурных, производственных и административных. В частности, среди объектов, подлежащих обеспечению газоубежищами, летом 1927-го года впервые был упомянут Кремль[72]. Как минимум до середины 1930-х годов советские военные теоретики выделяли «воздушно-химическую» угрозу как основную для городских противовоздушных сооружений, «так как действие боевого газа может распространяться на очень большое расстояние»[73]. Соответственно, защита от прямого попадания фугасных авиабомб в ранних городских убежищах вообще не предусматривалась. Комнаты-газоубежища оборудовались в самых обыкновенных подвалах, или даже в наземных этажах зданий.

Строительство полноценных защитных сооружений, называвшихся тогда «бомбогазоубежищами», началось лишь во второй половине 1930-х годов. Способность противостоять взрыву авиабомбы достигалась с помощью защитной толщи бетона либо грунта над основными помещениями. Наиболее распространенным типом бомбогазоубежища для Москвы стали объекты, построенные открытым способом (в котловане) и защищенные толщей бетона («тюфяком»). Единственным же массовым убежищем, построенным закрытым способам (проходкой глубоких тоннелей с обеспечением многометровой защитной толщи грунта) стал метрополитен.

Еще в феврале 1932 года штаб РККА составил перечень мероприятий, подлежащих осуществлению при проектировании и постройке будущего Московского метро в соответствии с требованиями ПВО.[74] Согласно перечню, «линии метрополитена, в особенности в пределах кольца Окружной ж.д., должны быть, по возможности, подземными».[75] Помимо прочего, военные специалисты затребовали усиленные вентиляционные шахты, наклонные тоннели с возможностью спуска под землю товарных вагонов и максимальное рассредоточение пересадочных станций, чтобы исключить одновременное поражение нескольких платформ. Однако такое усложнение проекта отодвигало сроки запуска Первой очереди метро и требовало непомерно больших расходов. В итоге, после долгих споров и совещаний, было принято решение об отказе от специального оборудования тоннелей и станций под задачи МПВО. Первое пролетарское метро было сдано в эксплуатацию без какой-либо дополнительной защиты.

В 1937 году на местную оборону от «воздушно-химических нападений» по Москве выделялось более 63 миллионов рублей. Был разработан новый план действий, включавший в себя, помимо прочего, прокладку стратегических кабельных линий по глубоким метротоннелям и полное обеспечение газоубежищами «детей, больных и стариков, не могущих по состоянию здоровья пользоваться противогазами». Соответственно, убежища теперь создавались не только при отдельных важных объектах, но и в жилом секторе, при больницах и детских учреждениях. Секретный план включал даже строительство складов для овощей, чтобы освободить подвалы зданий для переоборудование под убежища[76].

По московскому метро было выдвинуто новое и довольно радикальное требование: уже к апрелю 1938 года полностью обеспечить первую очередь метрополитена специальным оборудованием для перехода в режим газоубежища, а станции и тоннели следующих очередей столичной подземки сразу строить с расчетом на использование в качестве защитного сооружения. Разумеется, в реальности всё происходило не так быстро, как в директивах высокого руководства. И к означенному сроку был разработан лишь первый полноценный проект по превращению метрополитена в убежище[77].

Согласно проекту, уже имеющиеся и строящиеся сооружения метрополитена были разделены на два класса:

1. пригодные для защиты от попадания авиабомб и отравляющих веществ (толща земли над сводом тоннеля не менее 15 метров);
2. пригодные только для защиты от отравляющих веществ и осколков (толща земли менее 15 метров).

Соответственно, для всех перегонов и станций метро предлагалось предусмотреть фильтровентиляционные и санитарно-технические устройства. А для тех участков метрополитена, которые могли бы защитить еще и от прямых попаданий, нужно было дополнительно провести ряд фортификационных мероприятий. Шахтные стволы и верхние части наклонных ходов получали дополнительную защиту в виде толстых железобетонных тюфяков. Для метро были специально разработаны два типа защитных дверей: «плотные», спасающие только от проникновения отравляющих веществ, и «прочные», рассчитанные на защиту от ударной волны взрыва[78].

Предельная норма заполнения метрополитена укрывающимися гражданами была определена в 2 человека на квадратный метр (однако нормативы впоследствии несколько раз менялись). Исходя из этого, предполагалось, что только на новых линиях метро второй очереди (Арбатский и Горьковский радиусы) смогут укрыться по меньшей мере 200 000 москвичей. Общую же вместимость убежища-метро к началу 1940-х годов планировалось довести до 460 000 человек. Причем укрываться в герметизированных тоннелях метро люди смогли бы до 12 часов подряд ― именно на такой срок должна была быть рассчитана проектируемая система фильтрации воздуха. Планировалось построить и ряд дополнительных подземных выработок: камеры для дегазации и для шлюзовых затворов, санузлы, помещения для аккумуляторных батарей и фильтровентиляционных установок.

Однако практическая реализация превращения метро в образцовое бомбогазоубежище затянулась надолго. Сначала нужно было решить ряд инженерных и промышленных вопросов. Например, почти два года ушло только на налаживание производства подходящих воздушных фильтров[79]. Похожим образом обстояли дела и с другими элементами специального оборудования. В итоге, строительные работы по обеспечению метрополитена спецустройствами МПВО были широко развернуты лишь в 1941 году.

В 1930-х годах, параллельно строительству убежищ для населения и разработке проектов по дооборудованию метрополитена, в обстановке строжайшей тайны началось еще и создание подземных спецсооружений для сохранения военного и гражданского управления во время войны.

Первым среди московских «секретных бункеров»[80] стал командный пункт противовоздушной обороны при станции метро «Кировская». Уже на ранней стадии проектирования этот объект было решено тесно связать с метрополитеном, что обеспечивало спецсооружение дополнительными путями эвакуации и позволяло прокладывать защищенные кабели связи. Один выход из объекта было решено вывести прямо на платформу метро, а другой ― «на припутные тротуары тоннелей, дающие возможность обеспечить сообщение с соседними станциями»[81].

В декабре 1937 состоялась приемка КП ПВО при участии командующего Московским военным округом С. М. Буденного и заместителя начальника Метростроя Е. Т. Абакумова[82]. Была проведена проверка герметичности сооружения в режиме подпора воздуха, обследованы системы энергоснабжения, отопления, канализации и вентиляции. Объект был признан достаточно сухим, качество железобетонной обделки[83] оценено как высокое. На поверхности, над шахтой объекта, было решено начать сооружение нового крупного здания для дислокации штаба ПВО Московского военного округа в мирное время.

В том же 1937 году советское правительство приняло решение о строительстве следующего стратегического объекта при столичном метрополитене[84]. Под землей было решено укрыть крайне важное и весьма уязвимое техническое средство управления страной ― РТТС Наркомата связи (Резервную телефонно-телеграфную станцию). Второй московский спецобъект, расположенный на глубине свыше 30 метров при станции метро «Белорусский вокзал», должен был стать важнейшим узлом связи страны, своеобразным «нервным сплетением», в котором сходились бы все ключевые кабели и через который проходили бы приказы гражданских властей и военного командования.

Строительные работы по подземной РТТС планировалось начать весной 1940 года и завершить до 1942 года. Затем этот срок был немного скорректирован, а позднее свои коррективы внесла начавшаяся война. В результате первая очередь узла связи была экстренно введена в строй уже в августе 1941-го, а официальная государственная приемка всего сооружения состоялась лишь в 1943 году[85]. Во время приемки было официально заявлено о значительной роли, который сыграл этот объект в первый год войны, когда он, дословно, «позволил предоставить военному командованию необходимые надежные средства связи при организации защиты и разгрома немецких захватчиков под Москвой в 1941 году»[86].

Еще одним стратегическим спецобъектом стал командный пункт МПВО города Москвы, решение по строительству которого было принято в 1940-м году[87]. Этот объект строился через шахту, заложенную напротив здания Моссовета, на глубине порядка 40 метров, в связке с Горьковским радиусом столичного метрополитена. Впоследствии, повседневная военная работа этого КП была подробно описана в мемуарах работников столичной МПВО[88].

Наконец, 21 апреля 1941 года специальным постановлением СНК СССР предписывалось начать строительство кремлевского подземного комплекса, в основе которого находились два сооружения 1-й категории защищенности — объекты № 1 и № 2 (позднее № 25), а также пологий 165-метровый наклонный ход под Васильевский спуск, к перегонным тоннелям метрополитена. Предполагалось, что в первом спецобъекте будут укрываться и работать высшие лица государства, а во втором, «основном кремлевском бомбоубежище»[89] ― аппарат Совнаркома СССР. Для тех обитателей Кремля, кому не нашлось места в двух основных убежищах, предназначались перегонные тоннели метро между станциями «Площадь Свердлова» (ныне «Театральная») и «Новокузнецкая» ― менее комфортное пространство, но столь же хорошо защищенное, как и два основных объекта.

В течение июня-сентября 1941 года метростроевцы напряженно трудились на кремлевских стройках. На аэрофотоснимках, сделанных немецкими самолетами-разведчиками, можно разглядеть очертания площадок и котлованов. Особенно хорошо заметна строительная площадка объекта № 25 на Васильевском спуске. Это сооружение стало совершенно уникальным по своей конструкции — оно состояло из двух частей различной глубины, соединенных между собой наклонным ходом, в котором позднее был смонтирован эскалатор[90].

Объект № 1 впоследствии дважды упоминался в мемуарах дочери Сталина Светланы Аллилуевой: «К сентябрю 1941 года <…> перед нашим домом спешно заканчивали строить бомбоубежище для правительства, с ходом из нашей квартиры. Я потом бывала там несколько раз вместе с отцом...»[91]. «В Москву я приехала 28 октября, в тот самый день, когда бомбы попали в Большой театр, в университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Отец был в убежище в Кремле, и я спустилась туда. Такие же комнаты, отделанные деревянными панелями, тот же большой стол с приборами, как и у него в Кунцево, точно такая же мебель...»[92].

Рассекреченные архивные материалы дают лишь самые общие представления об устройстве главного кремлевского подземелья: небольшая площадь и небольшая глубина, слоистая конструкция. Работы по объекту № 1 выполнялись Метростроем под руководством Т. В. Федоровой и находились на личном контроле у Кагановича. 20 июля вышло постановление СНК о выделении для объекта дизельного генератора мощностью 200 лошадиных сил[93], 1-го августа были установлены предельные сроки готовности замаскированного подземного выхода в задние Сената, а к 20-му августа предлагалось закончить отделочные работы в основном объеме сооружения[94]. Лишь осенью 1941 года Кремлевский объект № 1 заступил на дежурство.

Парадокс — летом 1941 года в советской столице уже насчитывалось несколько сотен капитальных газоубежищ для населения[95] и несколько ведомственных спецобъектов глубокого заложения, но при этом высшее руководство страны в течение 2-3 месяцев после начала войны обречено было оставаться без защищенных рабочих помещений. В итоге, эту проблему удалось решить 27 июня 1941 года, с помощью закрытия для пассажиров станции метро «Кировская»[96] и последующего превращения платформы метрополитена во временный командный пункт Ставки.

Судя по многочисленным упоминаниям в мемуарах представителей высшего комсостава[97], временный спецобъект на платформе метро успешно функционировал уже в первой половине июля, когда заседания Ставки проходили в особняке на улице Кирова. Из особняка был устроен наземный проход к шахте КП ПВО. Спустившись по шахте, руководство могло проследовать по коридору мимо входа в блок командного пункта и сразу выйти на станцию «Кировская». Здесь, прямо на платформе, были отгорожены помещения для работы в условиях авианалетов противника. Здесь же разместился временный узел правительственной ВЧ-связи[98].

Типология сооружений

Довоенные рекомендации МПВО по строительству гражданских убежищ и специальных объектов предусматривали три основных типа подобных сооружений[99]:

1. Капитальные убежища 1-й категории (защищенные от прямого попадания ФАБ), слоистой или подземной конструкции;
2. Капитальные убежища 2-й категории (ослабляющие взрывную волну, дающие защиту от осколков и боевых отравляющих веществ), подвальные и отдельностоящие;
3. Легкие укрытия полевого типа без категории — землянки и перекрытые щели.

Строительство капитальных объектов первых двух категорий велось заблаговременно, в мирное время, подчас в связке со строительством новых жилых и промышленных зданий. В зависимости от наличия герметических дверей и фильтровентиляционных систем, их делили на пустые «бомбоубежища» и оборудованные «газоубежища»/«бомбогазоубежища».

Большинство временных земляных объектов третьего типа были экстренно сооружены в парковых зонах, во дворах и на пустырях уже после 22 июня 1941 года, со ставкой на максимальную дешевизну и скорость строительства. Они почти никогда не оснащались оборудованием для защиты от оружия массового поражения. Известно всего несколько случаев, когда в отчетах МПВО по московскому региону упоминаются «газоземлянки»[100] – то есть, такие же временные земляные сооружения, но при этом всё-таки снабженные гермодверями и воздушными фильтрами.

Разделение капитальных убежищ на две категории было заложено еще в первой половине 1930-х годов[101] и сохранялось еще много лет. Но на практике, абсолютное большинство гражданских убежищ Москвы, строительство которых было закончено до начало войны или продолжалось в конце июня 1941 года, относились лишь ко 2-й категории. Широкому распространению подземной защиты от прямых попаданий препятствовали экономические и технологические проблемы.

Объекты «подземной конструкции», то есть построенные в толще грунта закрытым способом, требовали сложных технологий горнопроходческих работ, массово применяемых лишь Метростроем. Объекты «слоистой конструкции» сооружались открытым способом (в котловане) и включали в себя железобетонный тюфяк, под которым располагался распределяющий слой песка, а под песчаной прослойкой — основная железобетонная «коробка» с защищенными помещениями. Подобное строительство было намного проще, чем проходка глубоких тоннелей, однако всё равно оказалось неподходящим для массовых убежищ в связи с высокой ценой и перерасходом стали и бетона[102].

Порой доходило до того, что выделение средств на дорогостоящие убежища 1-й категории утверждалось на уровне отдельных распоряжений Совнаркома СССР[103]. При том, что строительство сотен массовых убежищ 2-й категории организовывалось на уровне штабов МПВО и районных гражданских властей, в рамках городского бюджета.

Внутри 1-й категории существовало еще и многоступенчатое деление по уровню защищенности. В зависимости от толщины бетонного тюфяка в слоистой конструкции (либо защитной толщи грунта в подземной конструкции) убежища классифицировались по массе условной фугасной авиабомбы (ФАБ), от которой была обеспечена защита ― ФАБ-250, ФАБ-500, и так далее. К примеру, защищенность объекта 1-й категории на станции Москва-Сортировочная в документах указывалась как ФАБ-50, а защищенность глубокого подземного объекта Наркомата путей сообщения на «Красных воротах» как ФАБ-2500 [104].

По состоянию на 22 июня 1941 года единственным в городе гражданским убежищем «подземной конструкции», безусловно подпадающим под 1-ю категорию, являлся Московский метрополитен, включая недостроенные участки третьей очереди. Причем, под этот статус подходили лишь те станции и тоннели метро, которые были построены закрытым способом, на глубинах порядка 15-40 метров. В наиболее глубоких тоннелях метрополитена гибель укрывающихся была практически исключена даже при прямом попадании крупнейших немецких авиабомб. Там же, где тоннели были построены открытым способом и залегали неглубоко, уровень защиты был сопоставим с подвальными убежищами 2-й категории. Реальная вместимость всего метрополитена-убежища к концу войны оценивалась в 360 тысяч человек. При этом вместимость прочих городских убежищ 2-й категории составляла 835 тысяч, а вместимость полевых щелей и землянок ―230 тысяч человек[105].

Помимо использования действующих станций и тоннелей метро, с 22 июня 1941 года началось превращение в массовое бомбогазоубежище глубоких подземных выработок Метростроя[106]. Наклонные ходы, в которых еще не были смонтированы эскалаторы, снабжались удобными деревянными лестницами. Под землей были сделаны настилы и нары для размещения горожан, на которые ушло около 14 тысяч кубометров пиломатериалов. В подходных выработках устанавливались металлические перегородки, а в тоннелях, на границе мелкого и глубокого залегания, были установлены временные герметические перемычки, выполненные из дерева[107]. По данным сотрудников Метростроя, во временных убежищах на будущей Третьей очереди московской подземки единовременно укрывалось до 200 тысяч человек[108].

Что же касается действующих линий метрополитена, то по состоянию на 22 июня 1941 года во всем столичном метро не было ни одного участка, полностью готового к использованию в качестве полноценного бомбогазоубежища. Сутками напролет велись работы, позволяющие обеспечить безопасность и минимальные удобства для укрывающихся москвичей. Создавались резервные схемы энергопитания на случай попадания бомб в электрические подстанции, расположенные на поверхности. Прокладывались водопроводные трубы, на станциях и в тоннелях устраивались «фонтанчики с питьевой водой», организовывалась торговля продуктами питания. Экстренно обустраивались подземные туалеты, во многих случаях временные, «с использованием дренажных колодцев и зумпфов перекачек»[109]. Управление метрополитеном во время воздушных тревог также планировалось вести из-под земли. Основной диспетчерский пункт был перенесен в помещения при станции «Площадь Свердлова». Здесь же расположился командный пункт МПВО метрополитена.

Как метрополитен, так и большинство капитальных гражданских убежищ 2-й категории, создававшихся до начала войны, имели двойное назначение. Уже на этапе проектирования закладывалась возможность в мирное время сдавать подземные объекты МПВО в аренду под самые разные хозяйственные нужды: склады, гаражи, и даже под кинотеатры и кафе[110].

Помимо капитальных объектов и легких деревоземляных укрытий, в 1941 году в Москве появилось несколько экзотических сооружений для гражданского населения, которые по своим характеристикам могли бы относиться к 1-й категории защищенности, однако по факту являлись импровизированными негерметичными укрытиями и перестали существовать вскоре после того, как надобность в них отпала.

Во-первых, это наскоро оборудованные недостроенные коллекторы — Даниловский коллектор и некоторые другие. Всего за годы войны в строящихся канализационных тоннелях большого сечения была выделена площадь для укрытия 33 700 человек[111].

Во-вторых, известно о создании в условиях военного времени как минимум одного временного деревоземляного убежища глубокого заложения, построенного закрытым способом[112]. Это сооружение представляло собой укрепленную деревом штольню, которая начиналась на крутом берегу Яузы и уходила под территорию бывшего Спасо-Андроникова монастыря (впоследствии, обрушение этой штольни привело к материальному ущербу для старинного архитектурного комплекса)[113].

Отдельно стоит выделить немногочисленные спецсооружения, предназначенные уже не для укрытия населения, а для обеспечения бесперебойного управления страной и армией во время воздушных налетов. Защищенные и засекреченные подземные узлы связи и командные пункты различных ведомств на территории Москвы всегда размещались в капитальных объектах 1-й и 2-й категории.

Одним из их отличий от гражданских убежищ являлось поистине хаотическое разнообразие типов и конфигураций. Связано это было с отсутствием единой государственной программы строительства подземных спецобъектов. Штабы МПВО иногда играли в этой сфере консультирующую роль, но всё же каждый наркомат в этом вопросе шел своим путем. В итоге сложилась довольно оригинальная ситуация, при которой, к примеру, подземные объекты Генерального штаба в июне 1941 года были защищены значительно хуже, чем аналогичные объекты Наркомата путей сообщения.

Если попытаться систематизировать типы московских спецобъектов, которые в 1941 году функционировали или находились на стадии строительства, то получится примерно следующая картина:

1. Три глубоких подземных объекта 1-й категории, соединенных с тоннелями и станциями Московского метрополитена (КП МПВО год Москвы на Советской площади, КП ПВО на «Кировской», Резервная телефонно-телеграфная станция Наркомата связи на «Белорусской»).
2. Три глубоких подземных объекта 1-й категории, интегрированных в станции метрополитена (КП Наркомата путей сообщения в подплатформенных помещениях на «Красных Воротах», КП Мосэнерго на «Площади Свердлова», временный КП Ставки на платформе «Кировской»).
3. Один комбинированный объект 1-й категории (частично глубокий и с выходами в тоннель метро, а частично неглубокий, «слоистой конструкции» – спецобъект № 25 для аппарата правительства в Кремле).
4. Как минимум шесть неглубоких объектов 1-й категории «слоистой конструкции» (строящийся правительственный КП при здании Сенатского дворца в Кремле, спецобъект № 18 на правительственной даче в Кунцево, объект Наркомата иностранных дел и другие).
5. Несколько десятков спецубежищ и командных пунктов различных наркоматов и районных штабов МПВО 2-й категории (как правило, в подвальных помещениях ведомственных зданий). В том числе – защитные сооружения при зданиях НКВД и Генштаба.

Что характерно, практически все спецобъекты 2-й категории по своей конфигурации и оснащенности специальным оборудованием практически не отличались от массовых гражданских убежищ той же категории. Безопасность работников командного пункта и жителей обычного многоэтажного дома чаще всего обеспечивали точно такие же стены, защитно-герметические двери, системы фильтрации и регенерации воздуха. Единственным отличием было назначение и наполнение конкретных помещений — в помещениях для укрываемого населения чаще стояли деревянные нары, а в спецобъектах — стулья и столы для работы с документами и аппаратурой связи. Причем, в некоторых случаях, рабочие кабинеты районного штаба МПВО могли находиться в одном подвале с очередным гражданским убежищем, буквально за стеной от помещений, в которых укрывались мирные жители.

____________________

[72] РГВА, ф. 37791, оп. 1, д. 2, л. 37-38.

[73] Вестник ПВО. 1935, №6. С. 53.

[74]РГВА, ф. 37791. Оп. 1. Д. 233.

[75]Там же.

[76] РГВА, ф. 37791, оп. 2, д. 42, л.9.

[77] РГАЭ, ф. 7297, оп. 28, д. 345.

[78] Там же, л. 9

[79] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 23а, д. 2055.

[80] В отечественной военной терминологии слово «бункер» обычно не использовалось в отношении подземных защитных сооружений, и не используется до сих пор. Однако в последние годы именно это обозначение стало наиболее популярным в разговорном языке и даже начало появляться в словарях. При этом границы слова «бункер» до сих пор сильно размыты, точное определение дать затруднительно.

[81] РГВА, ф. 37791, оп. 1, д. 462, л. 90.

[82] РГВА, ф. 37791, оп. 2, д. 41, л. 47.

[83] «Обделка» — это не орфографическая ошибка в слове «отделка», а малоизвестный горно-строительный термин. Обделкой называют конструкции (бетонные, чугуные, и т. д.), возводимые вокруг горной выработки для ее закрепления и защиты от обвалов, воды, и т. д.

[84] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 43а, д. 2542, л. 1-3.

[85] РГАЭ, ф. 1884, оп. 49, д. 1832.

[86] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 44а, д. 791, л. 3.

[87] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 24а, д. 3869, л. 1.

[88] Каммерер, Ю. Ю. «Москве - Воздушная тревога!»: Местная ПВО в годы войны. - 3. изд. - М.: Агар, 2000. С. 36-37.

[89] РГАЭ, ф. 339, оп. 2, д. 49.

[90] ЦГА Москвы, ф. П-3, оп. 52, д. 186, л. 57-61.

[91] Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М.: Известия, 1990. С. 15.

[92] Там же. С. 129.

[93] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 25а, д. 3542.

[94] РГАЭ, Ф. 1884, оп. 49, д. 1469, л. 32-34.

[95] ЦГА г. Москвы, ф. П-3, оп. 52, д. 88, л. 37.

[96] ЦГА г. Москвы, ф. Р-278, оп. 1, д. 175, л. 300.

[97] Также, подробное описание КП на «Кировской» имеется в мемуарах сотрудника госбезопасности Дмитрия Шадрина. Однако достоверность этого материала, изобилующего художественными подробностями, является крайне невысокой и не выдерживает простейших перепроверок. Подробнее: Юрков Д. Е. Советские «секретные бункеры». Городская специальная фортификация 1930-1960-х годов. М.: 2021. С. 75-76.

[98] Великая Победа: в 15 т. М.: МГИМО – Университет. Т. 10: Война в эфире —2015. С. 42.

[99] РГВА, ф. 37878, оп. 1, д. 1497, л. 6.

[100] Например: РГВА, ф. 37878, оп. 1., д. 1500, л. 68.

[101] РГВА, ф. 37791, оп. 1, д. 462, л. 39.

[102] РГВА, ф. 37878, оп. 1., д. 1497, л. 7.

[103] ГА РФ, ф. Р-5446, оп. 25а, д. 204.

[104] РГВА, ф. 37878, оп. 1., д. 1995, л. 11.

[105] РГВА, ф. 37878, оп. 1., д. 1500, л.160.

[106] Москва Военная. 1941-1945. Мемуары и архивные документы. М., «Мосгорархив», 1995. С. 456.

[107] РГАЭ, ф. 1884, оп. 49, д. 1822, л. 20.

[108] Москва Военная. 1941-1945. Мемуары и архивные документы. М., «Мосгорархив», 1995. С. 458.

[109] РГАЭ, ф. 1884, оп. 49, д. 1297, л. 5-8.

[110] РГВА, ф. 37878, оп. 1, д. 1497, л. 6.

[111] ЦГА г. Москвы, ф. П-3, оп. 52, д. 166, л. 169.

[112] Глубокие и недолговечные деревоземляные убежища были характерны для некоторых приволжских городов, но в Москве они массово не строились в связи со сложной гидрогеологией.

[113] Редькин В. К. К вопросу об использовании культовых сооружений и объектов Москвы и Московской области для нужд МПВО в годы Великой Отечественной войны.//Специальная фортификация XX века: история и технологии. Материалы первой межрегиональной конференции. Москва, АНО ЦИСФПС, 2022.